Катрин. Книга третья
Шрифт:
Коричневая ряса монаха растворилась в сумраке церкви. Следом ушел мальчик-певчий, предупредив, что собирается закрывать двери. Свидетели и новобрачные вышли на заснеженную улицу. Поднявшийся ветер мел поземку, и с крыш падали крупные комья снега. Дома стояли безмолвно, но откуда-то доносились далекие звуки виолы и лютни. Ксантрай пожал плечами.
— Во дворце веселятся! Главный камергер устраивает бал, который больше похож на вакханалию. Вероятно, сейчас там уже все перепились. Впрочем, для города это к лучшему. Когда Ла Тремуйль мертвецки пьян, он не так опасен.
Час спустя Катрин сидела
Теперь же когда за здоровье новобрачных был выпит последний бокал сансерского вина, Ксантрай сделал еще одну попытку вразумить друга, объяснив ему истинное положение вещей. Арно и в самом деле пришел в состояние опасного возбуждения при виде боевых доспехов и походного снаряжения капитана.
— Лучше всего вам было бы остаться в этом доме, — говорил Ксантрай, — и мэтр Кер разделяет мое мнение. Когда вернется королева Иоланда, она сумеет убедить короля, что политика Ла Тремуйля пагубна и для него самого, и для Франции. С ее помощью ты добьешься справедливости и…
— Я с тобой совершенно не согласен, — прервал капитана Монсальви, — не может быть и речи, чтобы мы оставались здесь. Надеюсь, друзья не сочтут нас неблагодарными, если я скажу, что больше не могу сидеть взаперти. Бездействие для меня невыносимо, я задыхаюсь в четырех стенах… Ты слишком хорошо меня знаешь и не можешь не понимать, что праздная спокойная жизнь внушает мне отвращение. Враги осмелились напасть на меня, и я должен отомстить.
— Это глупо. Я уже объяснял тебе, что ты ничего не сможешь сделать.
— Но я могу вернуться в родную Овернь, в мои горы. Там мои земли, мои крестьяне, мощная крепость. Там меня ждут. В Оверни и нигде больше должен увидеть свет мой сын.
— Ты сошел с ума… В наше-то время тащить по большим дорогам беременную жену…
В ту же секунду Катрин прильнула к Арно, обняв его за шею и не давая времени ответить.
— Если он уедет, я поеду вместе с ним! Монсальви обнял ее нежно и бережно, как хрупкую вазу.
— Родная моя, он прав. А я говорил как самовлюбленный эгоист. Сейчас зима, на дорогах небезопасно. Нашему мальчику осталось ждать всего два месяца. Для него и для тебя будет лучше побыть здесь, в надежном месте. Я же поеду…
В тоне молодого человека звучало искреннее раскаяние, однако Катрин резко отстранилась от него, и глубокая складка пролегла на ее лбу.
— Так вот какова твоя любовь? Едва нас соединил Господь, как ты уже заговорил о расставании и об отъезде… Разве не ты произнес перед алтарем: «Пока не разлучит нас
— А ребенок?
— Ребенок? Это твой сын! Он будет настоящим Монсальви, истинным мужчиной! А я, его мать, хочу быть достойной вас обоих. Не Ксантрай прав, а ты: лучше нашему мальчику родиться на соломе, но на земле своих предков, чем в мягкой постели в чужом доме, вдали от тебя. Уезжай, если хочешь, только знай, что я все равно последую за тобой, даже если ты мне запретишь, как последовала за тобой в Руан и в Сену… как последую за тобой в могилу, если это понадобится.
Задыхаясь, она умолкла. Лицо ее разрумянилось от волнения, грудь вздымалась под зеленым сукном платья, а глаза горели негодующим огнем. Внезапно Арно расхохотался. Встав на одно колено, он за плечи притянул в себе Катрин и крепко сжал в объятиях.
— Черт возьми! Мадам де Монсальви, вы говорите так, как сказала бы моя мать!
А затем добавил с нежностью:
— Ты победила, любовь моя! Мы вместе встретим опасность, холод, темень, войну. Да простит мне Господь, если я поступаю неразумно.
Ксантрай переводил взгляд с одного на другого.
— Значит, ты принял решение? Арно гордо выпрямился.
— Да, принял. Мы поедем вместе.
— Очень хорошо. В таком случае тебе следует знать все. Впрочем, у дурных вестей длинные ноги. Странные вещи происходят в Оверни. Ла Тремуйль объявил графство своим владением…
Арно вздрогнул. Лицо его медленно залилось краской, а черные глаза загорелись.
— Овернь? Но по какому праву?
— По праву сильного. Ты помнишь, что первым браком он был женат на вдове герцога Беррийского, Жанне Булонской, наследственной владелице Оверни. Умирая, она завещала графство племяннику, Бертрану де Латуру.
— Ты мне будешь рассказывать! — проворчал Монсальви, пожимая плечами. — Латур из нашей семьи. Его жена, Анна де Вентадур, племянница моей матери. Нас связывает не только своячество, мы близкие родственники.
— Именно так! Однако это не мешает Ла Тремуйлю объявить графство своим как наследство от первой жены. Разумеется, это противоречит вассальному праву, но разве он когда-нибудь считался с этим? Ему плевать на законные права овернцев.
— Объявить графство своим и завладеть им на самом деле, это разные вещи, — возразил Монсальви. — Что, собственно, может сделать Ла Тремуйль? Для завоевания Оверни нужны конница, пехотинцы, артиллерия. Войска не станут исполнять распоряжения главного камергера.
Ксантрай, который нервно расхаживал между окном и большим глобусом, остановился возле шара на подставке и запустил его легким движением руки.
— Ты знаком с Родриго де Вилла-Андрадо? — с притворной кротостью спросил он.
— С этим испанским наемником? Конечно. Мы вместе с ним служили под началом маршала де Северака. Храбрый воин. Но при этом хищный зверь. В жестокости с ним не сравнится даже голодный волк, и он пьянеет от крови, как другие от вина.
— А еще он пьянеет при виде золота, — резко бросил Ксантрай. — Ла Тремуиль выложил кругленькую сумму в оплату за его услуги. Испанец со своими головорезами вошел в Овернь, а его лейтенанты Валет и Шапель разоряют Лангедок и Геводан. Эти двое поднимаются в горы навстречу Родриго, а тот спускается вниз. Ты все понял?