КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ
Шрифт:
В 1929-1935 гг. в Ниловой Пустыни размещалась богадельня, в 1935-1939 гг. – детская трудовая колония, воспитанники которой жили и работали по методу А.С. Макаренко. В колонии был построен цех по производству паяльных ламп, был свой духовой оркестр, театр, кинозал в Богоявленском соборе, в парке – колесо обозрения, качели, спортплощадка. Именно в этот период началось строительство дамбы, соединяющей теперь остров Столбный с полуостровом Светлица. Для этой цели колонисты разрушили на территории Пустыни церковь Св. Иоанна Предтечи (1771-1781), а на берегу, в деревне Светлица, – более позднюю церковь Михаила Архангела. Добытых таким образом кирпича и щебня, однако, не хватило, осталась узкая протока, через которую был сооружен всего лишь пешеходный мост. Единственным
Охрана Осташковского лагеря была возложена на 135-й батальон 11-й бригады KB НКВД (командир – майор Ищенко Михаил Наумович), дислоцированный в подмосковном селе Богородском, а начиная с мая 1940 – в Барановичах. Кстати, этот же батальон нес охрану Лефортовской, Бутырской и Таганской тюрем. В карточке учета служебной деятельности батальона за 1939 год записано: "В 4 квартале выделена рота для охраны Осташковского лагеря военнопленных" [57] . Известно, кроме того, что 28.6.1940 из лагеря отправился конвой 236-го полка той же бригады по маршруту Осташков – Североникель; подконвойных в нем было 323 человека. Имеется в архивных документах еще и такое упоминание:
[57] ЦГАСА, ф. 40, оп. 1, д. 178, лл. 7-7 об.
"19.12.39 на блок-посту по охране Осташковского лагеря военнопленных (135 батальон 11 бригады) пала служебная собака "Мурка". В представленном командованием 135 батальона материале о падеже собаки установить причину не представляется возможным" [58].
Вот, собственно, и все, что удалось мне почерпнуть из фонда ГУКВ, архив же самого 135-го батальона за 1939 – 1940 гг. в ЦГАСА отсутствует.
Есть у меня зато два небезынтересных свидетельства. Одно из них принадлежит осташковскому старожилу, в прошлом учителю географии, а ныне пенсионеру Борису Федоровичу Карпову. Вот текст, написанный им по моей просьбе:
"В сентябре – октябре 1939 года в Осташков стали прибывать эшелоны с польскими военнопленными. При стечении огромного количества народа их направляли по улице Володарского к пристани, которая раньше принадлежала монастырю. Там их грузили в деревянные баржи и пароходом "Максим Горький" буксировали в Нилову Пустынь.
О том, что жизнь их в лагере была несладка, говорят такие факты: золотые часы многие из них отдавали за буханку хлеба. Умерших хоронили на погосте Троеручица Зальцовского сельсовета.
В конце марта – начале апреля я видел, как пленных пешком конвоируют по льду озера Селигер. Они двигались небольшими группами, чтобы не продавить лед. Прибывали они в Осташков в местечко Тупик, теперь – Сплавучасток. Там их грузили в теплушки".
На мой вопрос, какого цвета мундиры были на поляках, Борис Федорович уверенно ответил: на офицерах – синие, на солдатах – серовато-зеленоватые. И добавил, что такой красивой формы он в жизни своей не видывал, кроме как на картинках, изображающих офицеров царской армии. По словам Карпова, поляки держались гордо и пленными себя, как он полагает, не считали.
Цвет мундиров – важная деталь: синей была форма именно полицейских.
Вместе с Борисом Федоровичем мы побывали на погосте Троеручица. Кладбище расположено на холме, могильные ограды стоят впритык друг к другу, однако в самой середине имеется довольно просторный заросший бурьяном участок, свободный от захоронений. Здесь, свидетельствует Карпов, и покоятся
[59] И ведь, похоже, прав Борис Федорович: Солженицын пишет об одном из своих героев, что зиму 1941/42 года был он на легкой работе – "упаковывал в гробовые обрешетки из четырех досок по двое голых мертвецов валетами".
Второе свидетельство принадлежит Марии Петровне Сидоровой – она в свое время тоже, как и Левашовы, была "обеспечена агентурным обслуживанием". Нашел ее опять-таки Карпов, и не просто нашел, а записал ее слова на бумаге, которой затем придал официальный вид – заверил подпись Сидоровой у председателя сельсовета. С самой Сидоровой мне увидеться не удалось – она больна, – поэтому воспроизвожу документ, составленный Карповым:
"В 1939 году я, Сидорова Мария Петровна, 1909 года рождения, уроженка деревни Твердякино Зальцовского сельсовета, работала в пищеблоке на кухне в детской трудовой колонии, расположенной в бывшем монастыре Нилова Пустынь. Осенью этого года колонию расформировали и срочно стали готовить к приему польских военнопленных. Сколько их прибудет, никто не знал. В октябре через город Осташков стали поступать эшелоны с поляками. Вначале их кормили, как положено, обедами, но потом, из-за того что Нилова Пустынь была не готова принять такое количество людей, приходилось их кормить "болтушкой" из ржаной муки.
Всего их было 14 тысяч. Силами пленных были построены срочно 2 хлебопекарни. В корпусах были поставлены спальные настилы в 3-4 яруса. У поляков был свой медперсонал. Старшие офицеры были даже с семьями. Поляки были вежливыми, культурными людьми, очень чистоплотные, тщательно следили за своей одеждой и внешним видом. На работу их не отправляли. Их трудовая деятельность состояла в самообслуживании.
В марте – апреле 1940 года поляков большими партиями стали отправлять по льду озера Селигер в г. Осташков. Последними вывозили больных на телегах в мае месяце. Об их дальнейшей судьбе мне неизвестно.
8.10.89г."
Первое, что бросается в глаза – это, конечно, разительное несоответствие в цифрах. Сидорова утверждает, что пленных было 14 тысяч – это более чем вдвое превышает и польские и советские архивные данные. Существует, однако, и еще одна цифра. Член польской секции московского "Мемориала" историк Игорь Сергеевич Клочков, много сил отдавший изучению проблемы Осташкова, говорит, что численность военнопленных в Ниловой Пустыни, по крайней мере одно время, составляла 16 тысяч; сведения эти получены им от человека, ведавшего поставками хлеба в Нилову. У меня нет оснований не верить Сидоровой и Клочкову. Думаю, они просто заблуждаются: их информация относится, по-видимому, к более позднему периоду, когда в монастыре размещался госпиталь. Маловероятным представляется мне и присутствие в лагере семей, хотя некоторое число гражданских лиц там, как уже сказано, содержалось.
Что касается обстоятельств разгрузки лагеря, описанных Карповым и Сидоровой, то они вполне правдоподобны. Зима 1939/40 г. была суровой, морозной, и в апреле Селигер еще наверняка не вскрылся, передвижение же грузовиками по зимнику могло быть опасным. А вот дальше начинаются загадки.
Согласно польским источникам, разгрузка лагеря началась 4 апреля и закончилась 16 мая. Три этапа – 29 апреля, 13 и 16 мая – имели конечным пунктом Юхновский лагерь. Их численность составляет соответственно 60, 45 и 19 человек – итого 124; позднее их, как и уцелевших узников двух других лагерей, перевели в Грязовец. Куда вывезли остальных? По этому поводу существует две гипотезы.