Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Шрифт:
Не менее напористым в своих вульгарно-классовых пристрастиях и стремлении уничтожить живую силу противника и «классовых врагов» был командующий Украинским фронтом С.К. Тимошенко. Он призывал трудовой народ уничтожать своих извечных врагов — польских панов — любым оружием, косами, вилами и топорами, приказывал: «Бейте офицеров и генералов!»
Если в советской и российской историографии ни ход военных действий, ни поведение командиров и политсостава Красной Армии, а также рядовых в отношении населения практически почти не исследованы, то польская историография подняла огромные архивные материалы, в том числе из российских архивов, прежде всего ГАРФа, использовала богатейшие коллекции показаний пленных из Института крестьянского движения в Варшаве и опросы многочисленных свидетелей. Судя по показаниям, содержание пропаганды было стереотипным в своей противоречивости: с одной стороны, Красная Армия пришла на помощь Польше, с другой — «Советы и Германия связаны нерушимым союзом», с третьей — возврат СССР «восточных территорий»
Межнациональные антагонизмы были раздуты до такой степени разнузданности и кровопролития, что один из авторов пропагандистской кампании, Мехлис, согласно его рапортам, уже 22 сентября писал о вспыхнувшем глобальном украинском терроре в отношении польских крестьян и о том, что он написал три листовки против взрыва враждебности на национальной почве, с намерением объединить трудящихся разных национальностей против «польских панов»{43}. Однако они не могли притушить разожженное пламя насилия, тем более что в акцию вступили сопровождавшие воинские части оперативные группы НКВД и пограничников, которые в начале октября насчитывали на Белорусском фронте около 90 тыс. чел., а на Украинском — около 105 тыс. чел. и занимались повальными арестами и прочим для «подавления контрреволюции»{44}. Внедрялись представления о том, что Польское государство «перестало существовать» и это якобы прекращало действие международного права: пленных можно просто уничтожать, применяя «красный террор». Полная безнаказанность в распоряжении «человеческим материалом», освященная идеологией борьбы с «врагами народа», выливалась в массовые расстрелы и пытки, в добивание раненых и больных пленных, что носило все черты военных преступлений и преступлений против человечности. Партийные органы поощряли эти действия{45}.
Свидетельства разных лет, обнаруженные захоронения говорят о тысячах расстрелянных, порубанных шашками, добитых штыками и лопатами, забросанных гранатами пленных. Наиболее массовые экзекуции имели место в Гродно, Скидле, Кадетах, Мокранах, Мельниках, на Подлясье, в районе Сарн, Шацка, Ковеля. Приведем только два из установленных эпизодов, вполне в традициях ГУЛАГа. 21—22 сентября около 2 тыс. пленных перемещались колонной по шоссе между Сарнами и Ровно. Конвой был небольшой. Около 11 часов утра колонна между Костополем и Людвиполем была остановлена. Вскоре подъехали полтора десятка грузовиков, притормозили вдоль колонны и расстреляли ее из пулеметов. Только нескольким пленным удалось спастись. В их числе и был автор сообщения — известный польский спортсмен Э. Заремба.
В те же дни, когда выход польским частям в Румынию был отрезан, около 4 тыс. пленных семь дней гнали без еды и сна в Каменец-Подольск. По распространенной в системе ГУЛАГа практике раненых и обессиливших добивали на этом «марше смерти» на ходу. До четверти пленных не дошли до места назначения{46}.
«Экспорт революции» и «ликвидация живой силы противника» в таком исполнении не могли не отразиться на статистике потерь. И если советские потери личного состава, согласно приведенным Молотовым на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г. данным, составили 2.599 чел., а по другим советским источникам — 3.379 чел. (безвозвратных — 996 чел.), то потери польской стороны потянули на значительно большую цифру — около 20 тыс. военных и гражданских лиц. Это было связано не только с активным участием гражданского населения в ряде мест в оборонительных боях, но в значительной степени с расстрелами как гражданских лиц, так и военнопленных{47}.
Военная прокуратура пыталась развернуть в частях борьбу с проявлениями насилий, убийствами, массовым мародерством, наказывая десятки тюремным заключением и даже расстрелом. Однако это оказалось неэффективным, поскольку командование не придавало приговорам должного резонанса. Военный трибунал 6-й армии поступал жестко при поддержке Военсовета, и была предпринята попытка обуздать и его неправовые действия. Вскоре правовая проблема была разрешена весьма просто: Ворошилов и Шапошников ограничили инициативу военных прокуроров, посчитав достаточным принятие административных мер в отношении провинившихся{48}.
3 октября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло касавшееся как польских военнослужащих, так и вообще лиц, арестованных
Однако следует помнить, что польские граждане не подлежали юрисдикции Советского Союза и могли быть судимы на основе польского законодательства. Между тем сталинское руководство считало возможным распоряжаться их жизнями как вне всякого права, так и с некоторым соблюдением видимости правопорядка в стиле «революционной законности». Оно считало, что для этого достаточно договоренностей с Гитлером.
Сопровождая совместную публикацию документов советских спецслужб о тех событиях своими введениями, президенты Л. Кучма и А. Квасьневский в духе совместной декларации «К согласию и единству» от мая 1997 г. оценили прежнюю политику негативно. А. Квасьневский указал на навязанные полякам и украинцам решения, которые «принесли бездну несчастий, боли и страданий, прежде всего напрасно пролитой крови». Он призвал преодолеть недомолвки и ложь об общей истории. Л. Кучма ориентировал на освобождение от груза прошлого и стереотипов, ведших к братоубийственной борьбе, резко осуждал «сговор двух диктаторов», «плановые массовые репрессии против польских граждан» и примененную к ним после «инкорпорации Западной Украины» «коллективную ответственность»{50}. Оба президента настаивали на создании атмосферы открытости в изучении сложных проблем общего прошлого двух народов.
Периодически проводя совместные обсуждения, ученые пришли к выводу, что Западная Украина и Западная Белоруссия в сентябре 1939 г. были объектами манипулирования великих соседей. Одной из задач этих манипуляций было создание нестабильности в Польше и обеспечение ее раздела. После 17 сентября ведшие себя лояльно в отношении Польского государства и армии украинцы дали вовлечь себя в жестокое, вплоть до физического истребления, выдавливание и ликвидацию не только элит, но всего польского населения, при том что часть ОУН-мельниковцев, в отличие от ОУН-бендеровцев, выступала против этнических чисток. Обсуждая подходы к проблеме, ученые дружно пришли к заключению, что не следует искать инициаторов конфликтов среди обычных людей. Виноваты политические лидеры, и в первую очередь руководство СССР и Германии. Такое освещение получила проблема советско-польских и советско-украинских отношений. К аналогичным выводам привело и белорусско-польское научное сотрудничество{51}.
Обратимся к истории. Проблема окончательного согласования деталей будущего Польши, недостаточно четко прописанная в пакте и додуманная до логического завершения Гитлером, который до последнего сигнала войскам не оставлял идеи возможного создания протектората в качестве предполья на будущее, в сентябре оказалась в центре постоянного внимания лидеров СССР и Германии. Она стала ключевой.
17 сентября в заявлении Молотова было громогласно повторено содержавшееся в ноте польскому правительству утверждение, что якобы польское государство перестало существовать. Гитлер 19-го заявил в Данциге (Гданьске), что «окончательная форма государственности» зависит в первую очередь от Германии и России. «Совершенно очевидно, — говорил он, — что Польша в том виде, в котором она возникла по Версальскому договору, никогда уже больше не воскреснет. Это гарантирует также Россия»{52}.
Сталин готов был гарантировать значительно большее. На следующий день он заявил Шуленбургу о своем негативном отношении к созданию польского «остаточного» государства и желании побыстрее провести окончательное разграничение польских территорий, взяв за основу реки Писа—Нарев—Висла—Сан. Немецкая сторона, в свою очередь, заявила о желании получить Виленскую область с передачей ее Литве, вошедшей в германскую «сферу интересов». После некоторых размышлений стратегического характера Сталин выступил 25 сентября с контрпредложением обменять Литву на польские территории между Вислой и Бугом — Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства. Тем самым он освобождался от хлопот с этническими польскими территориями и претензиями по поводу их захвата. Это был определенный маневр, позволивший смягчить впечатление от германо-советского коммюнике 18 сентября, в котором говорилось о совместной задаче советских и германских войск — «восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом польского государства, и помочь населению Польши перестроить условия своего государственного существования»{53}. Этой формулировкой сталинское руководство прямо идентифицировало свою политику в отношении Польши с политикой Германии, публично декларируя «проведение совместной с „третьим рейхом“ политики»{54}.