Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Шрифт:
Любопытно отметить, что Муссолини не был сторонником ликвидации Польского государства, полагая, что «создание маленькой, разоруженной и исключительно польской Польши... не может быть угрозой для Германской империи»{55}. Для СССР, как и для Германии, она вообще не была угрозой.
«Дружественные» советско-германские акции в ходе продолжавшихся военных операций были оформлены 20 сентября в Москве на секретных военных переговорах по координации военных действий и «уничтожению частей польских войск или банд». Совместный протокол с советской стороны подписали Ворошилов и Шапошников. «Военное сотрудничество» выливалось в весьма тесное взаимодействие, получившее торжественное выражение в совместном параде в Брест-Литовске, который 22 сентября принимали
Сталинская элита нередко путала, отождествляла в то время собственные клановые интересы, проблемы своего престижа и национально-государственные интересы страны и народа.
Визит Риббентропа в Москву 27 сентября 1939 г. превратился в торжество по случаю подписания подготовленного в Наркоминделе и припечатавшего сговор о разделе Польши «германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией». Был сделан любезный жест — первым русский текст подписывал Молотов, а договор именовался «германо-советским», а не наоборот.
Подписание было предварено обсуждением ряда вопросов, в том числе и проблемы границы, но прежде всего, когда речь пошла о Польше, — естественно, судеб этого государства. По записи Шуленбурга, Риббентроп сообщил Сталину о соображениях фюрера: немецкие военные заслуги столь существенны, что Германия ожидает встречного жеста от СССР — уступок в районе нефтеместорождений на юге, верхнего течения реки Сан и лесов у Августова и Белостока. Риббентроп подтвердил, что советская позиция одобрена—и то, что «Советскому правительству стала ближе идея четкого раздела Польши», и то, что настало время «осуществить точное разграничение», и то, что «самостоятельная Польша была бы источником постоянных беспокойств». Так что «германские и советские намерения и в этом вопросе идут в одинаковом направлении»{56}.
Сталин посчитал нужным еще раз повторить, уточнив эти свои предложения так, чтобы инициативы выглядели обоюдными: «Первоначальное намерение состояло в том, чтобы оставить самостоятельную, но урезанную Польшу. Оба правительства отказались от этой идеи...» Причиной того была названа «злокозненность» поляков, которые создадут «постоянный очаг беспокойства в Европе» и «сделают все, чтобы стравить Германию и Советский Союз друг с другом». Неудобствами для обоих государств было обосновано и предложение изменить разграничение между ними. Поскольку оба государства приняли бы различные решения о внутреннем устройстве «попадающих в их распоряжение» территорий — «Германия создала бы вдоль Вислы протекторат или что-либо ему подобное, в то время как Советское правительство пошло бы по пути создания автономной польской советской социалистической республики», это создало бы «перекрещивание различных влияний» и поставило под угрозу дружественное сотрудничество сторон, создавая «большие неудобства». К этим неудобствам было отнесено то, что «поляки, согласно их традиционному стремлению к воссоединению и к восстановлению самостоятельного польского государства, попытались бы сеять вражду между Германией и Советским Союзом». Проблему борьбы за воссоединение можно было бы снять, оставив этнические польские земли «в одних руках, именно в руках немецких». Вопрос стал бы внутренним, и «там Германия могла бы действовать по собственному желанию»{57}. Другими словами, Сталин давал добро на гитлеровскую политику экстерминации польского народа и отвергал идею создания автономной польской советской республики, как и всякий вариант восстановления Польши.
Торг об обмене территориями с достаточными компенсациями в людях окончился решением, при котором «Германия сделает хороший гешефт» на польских территориях, получив северную часть августовских лесов, а вместо нефтеносных районов — поставки сырой нефти.
Подписанный на следующий день (а точнее в ночь на 29 сентября) «Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией» внес очередной основополагающий элемент в систему двусторонних договоренностей. В преамбулу была вынесена формула из совместного коммюнике от 19 сентября о том, что оба правительства «после распада бывшего Польского государства рассматривают исключительно как свою задачу
Провозгласив территорию Польши своей добычей, обе стороны в заявлении правительств распространили урегулирование отношений на всю Восточную Европу, а Риббентроп, улетая из Москвы, сделал заявление корреспонденту ТАСС о том, что обе державы не допустят вмешательства третьих держав в восточно-европейские вопросы. Это заявление не вызвало коррективов советской стороны{59}. Таким образом, разрушение обеспечивавшей определенный баланс в интересах мира, хотя весьма противоречивой и далеко не во всем справедливой Версальской системы сопровождалось монтированием (пусть на время, что, видимо, понимали обе стороны) заменяющего ее эрзаца, несущего обоюдные выгоды для обоих вступивших в альянс противников.
В ходе конфиденциального общения польские проблемы рассматривались как в стратегическом, так и в тактическом измерении. Риббентроп использовал обмен восторженными комплементарными тостами за ужином, чтобы профорсировать приписывание западным державам как «поджигателям» развязывания войны, «следствием которой было уничтожение Польши», утвердить тезис, что обе договаривавшиеся стороны всего лишь «приняли на себя задачу навести спокойствие и порядок на территории бывшего польского государства». Сталин смягчил соответствующее место в совместном заявлении, сняв прямое указание на империалистические цели западных держав, против чего не стал возражать при консультировании по телефону и Гитлер{60}.
Детальному обсуждению границы было отведено значительное время. Она была подробно описана в дополнительном протоколе от 4 октября 1939 г.
Во время телефонного разговора с Риббентропом Гитлер подтвердил свое отрицательное отношение к «традиционному стремлению поляков к воссоединению», но предвидел не серьезное расхождение во мнениях с Советами, а лишь «локальные затруднения». Полное единодушие было достигнуто в деле составления «секретного дополнительного протокола», в котором Германия и СССР констатировали следующее:
«Обе стороны не допустят на своей территории никакой польской агитации, которая действует на территорию другой страны. Они ликвидируют зародыши подобной агитации на своих территориях и будут информировать друг друга о целесообразных для этого мероприятиях»{61}. Таким образом, сговор касался прямых организационных мер.
Тем самым заключалось соглашение о взаимодействии при подавлении любого национального самоизъявления польского народа, продолжении применения жестоких, варварских методов, жертвами которых становились тысячи людей — военных и гражданских, раненых, убитых и взятых в плен, для которых будущее было чревато тяжкими, античеловечными последствиями.
Тайный сговор перечеркивал действие защищавших Польшу и польский народ международно-правовых договоренностей и норм. Германия нарушала Версальский договор 1919 г., пакт Бриана—Келлога 1924 г., договор об арбитраже между Германией и Польшей, подписанный в Локарно 16 октября 1925 г., пакт о ненападении между Германией и Польшей от 26 января 1934 г. Советским Союзом были нарушены договор о мире, подписанный в Риге 18 марта 1921 г., протокол от 9 февраля 1929 г. о досрочном введении в силу пакта Бриана—Келлога, запрещавшего использование войны в качестве инструмента национальной политики, договор о ненападении между СССР и Польшей от 25 июля 1932 г., подтвердивший мирный договор как основу взаимоотношений между двумя странами и обязывавший стороны воздерживаться от агрессивных действий или нападения друг на друга отдельно или совместно с третьими державами, протокол 1934 г., протокол, продлевавший действие договора о ненападении до 1945 г.