Кавалер Золотой Звезды
Шрифт:
В этот день приехал Сергей. Отец и мать были на работе. Анфиса увидела брата в окно, выбежала в сенцы и обняла его на пороге.
— Сережа, а батя уже согласился…
— Прекрасно! — сказал Сергей, радуясь за сестру. — А как жених?
— Ему лучше, — тихо сказала Анфиса. — Заходи, он тебя давно ждет.
Сергей вошел в горницу, молча подал Семену руку, с удивлением глядя на худое, небритое лицо друга. Сел на низенький стульчик.
— Ну, радист-пулеметчик, как тебя туда черти внесли?
— Сам влетел. Бревно перевернулось.
— А
Сергей поднял одеяло, снял с ног Семена согревающий компресс. Долго и внимательно, как врач, смотрел на опухшие, смазанные йодом икры, лежавшие на белой и влажной вате. Потом снова наложил компресс, укрыл одеялом.
— А как голова?
— Пустяки, — сказал Семен. — Уже заживает.
— Да, друже Семен, как все это некстати. Дело мы начали большое, а тут и праздник наш подходит…
— Какой?
— Да ты ничего и не знаешь? Эх, бедная твоя голова! Так знай — восьмого сентября танкистов будет чествовать вся страна.
— Вот здорово!
— А ты будешь лежать.
— К тому времени я встану, — уверенно сказал Семен. — Хоть на костылях, а встану.
Сергей поднялся, широко раскинул руки.
— Анфиса! Семен! — крикнул он. — Да я же забыл вас поздравить. Ты, сестренка, не красней, не красней, а загляни в шкафчик, нет ли там какой настойки. Тут без этого нельзя!
Анфиса принесла графин, в котором оказалось не более стакана вишневки. Ее разделили на три равные части и выпили… В это время ко двору подъехала легковая машина. Из нее вышел офицер в чине капитана.
Сергей вышел из хаты.
— Капитан Савельев, — сказал офицер. Подавая руку. — Из Москвы получена телеграмма.
Капитан Савельев расстегнул планшет, вынул телеграмму и передал Сергею.
Сергея вызывали в Бронетанковое управление. Текст телеграммы был краток: под ним стояла подпись маршала. В телеграмме не было сказано, по какому делу Сергея вызывают в Москву. Он об этом даже не подумал, подсчитывая в уме, когда, в какой день ему выехать, чтобы к указанному сроку быть в Москве.
— Командировочное удостоверение, деньги, проездные документы получите в райвоенкомате, — сказал капитан.
Савельев пожелал счастливого пути и уехал, а Сергей, опершись плечом о ствол груши, еще долго стоял и перечитывал телеграмму.
Сергей успел побывать в Чубуксунском лагере, провел ночь с Ириной, распрощался со сплавщиками… Наступил день отъезда. Все, что полагалось в дорогу, было собрано и сложено в чемодан. Тут лежали и летний китель, блестевший начищенными пуговицами, и белая гимнастерка из мягкого полотна, с погонами, и бритвенный прибор с мыльницей, флакон одеколона, купленный в станичной аптеке, и наглаженное Анфисой белье, полотенце, носовые платки, сложенные уголком, как обычно складывают блины. Рядом с чемоданом стоял вещевой мешок, куда Ниловна уложила и вареные яйца, и зажаренное свиное сало, и буханку свежего хлеба, и пирожки,
Сергей надел бриджи и гимнастерку. Он стоял перед зеркалом и прикреплял погоны. Ниловна принесла их завернутыми в платке.
— Мамо, вот и пригодились погоны!
— Сережа, а все ж таки по какому делу тебя вызывают?
— Не знаю, мамо. Раз вызывают, значит нужен.
Сергей засунул руку под гимнастерку, стараясь поймать шнурок от погона. Наконец погоны легли на свое место, он оправил гимнастерку, подтянул портупею. Ниловна с тоской смотрела на сына.
— Сереженька, — шепотом сказала она, поглядывая на Тимофея Ильича, — может, опять война будет? Иначе зачем бы тебя вызывали?
— Вот уж насчет войны вам, мамо, не надо беспокоиться.
— Да я так… только спросила, — не сводя глаз с сына, молвила Ниловна.
— А и спрашивать тебе об этом нечего, — строго сказал Тимофей Ильич. — Не бабское то дело. Ты лучше сходи в погреб да принеси сметаны. Пусть Сергей закусит в дорогу.
— Уж и спросить нельзя, обиделась Ниловна, собираясь идти в погреб. — Ты, сыночек, там не задерживайся. Немного побудешь и приезжай. Свадьба ж у нас скоро…
— К Анфисиной свадьбе я вернусь.
Тимофею Ильичу хотелось поговорить с сыном наедине, без Ниловны, а она, как назло, не отходила от Сергея. Тимофей Ильич нарочно послал ее за сметаной, и, когда Ниловна вышла из хаты, подошел к Сергею, все еще стоявшему возле зеркала.
— Все ж таки, какие есть у тебя предположения? — спросил он, сердито насупив брови. — Бабам про то знать не следует, а со мной ты говори начистую.
— Ничего, батя, я не знаю. Честное слово!
— В Москву-то зря не будут вызывать?
— Наверно, дело важное. Там скажут.
— В газетах пишут, что в чужих странах сызнова идет балачка про войну. Правда это?
— Да, там об этом поговаривают.
— Знать, опять уже там идет чертоскубица?
— Идет…
— Мало крови пролито?
— Выходит, так.
— Чего ж они там хотят?
— А чего хотелось Гитлеру?..
Старик сжал в кулаке усы.
— А кто ж там еще под Гитлера рядится?
— Есть такие.
В хату вошел Дорофей с кнутом в руке. Широкое добродушное лицо его было озарено улыбкой.
— Дядя Сергей, — сказал он, — Савва Нестерович послали меня узнать, когда подавать тачанку.
— Подъезжай через час. Нам лишь бы успеть к вечернему поезду.
— Поедем на разъезд или махнем на Невинку? — спросил Дорофей. — Вы мне заранее скажите.
— Махнем на Невинку.
Перед тем, как должна была подъехать тачанка, Сергей еще раз зашел к другу. Семен смотрел, не мигая, сухими и строгими глазами. Сергей присел на край кровати.
— Чего ты на меня так смотришь?
— Завидую.