Кавалерист-девица
Шрифт:
II
В городе Сарапуле в доме городничего, ротмистра Андрея Васильевича Дурова, день 17 сентября всегда справлялся торжественно. Это был день именин старшей дочери Дурова, Надежды.
Андрей Васильевич любил свою дочь и в день ее именин всегда устраивал праздник. Вся знать уездного городка Сарапула в этот день бывала в доме городничего.
В день своих именин некрасивая, но симпатичная Надя проснулась ранее обыкновенного, еще до зари. Она быстро оделась и задумчиво
«Может быть, это будет последняя, которую я увижу в стране родной! Что ждет меня в бурном свете? Не понесется ли вслед за мною проклятие матери и горесть отца! Будут ли они живы? Дождутся ли успехов гигантского замысла моего? Ужасно, если смерть их отнимет у меня!» [1]
Такие мысли отуманивали голову молодой именинницы, которая задумала что-то необычайное, из ряда вон выходящее. Сердце сжималось у ней, и слезы заблистали на ее красивых черных ресницах.
1
Записки Н. А. Дуровой.
Вот занялась заря и алым заревом своим осветила комнату молодой женщины. Надя в то время была уже замужем, хотя с мужем и не жила.
Большая сабля, подарок отца, висела около ее кровати. Надя сняла ее со стены, вынула из ножен, полюбовалась ее блестящим стальным клинком и задумчиво сказала:
– Эта сабля служила мне игрушкой, когда я была в младенческом возрасте, и моею утехой и упражнением в отроческие годы. А теперь сабля будет моей защитой и моей славой. Да-да! Я стану носить тебя с честью.
Она поцеловала клинок у сабли и повесила ее опять на стену.
– Надюша, не спишь? – тихо проговорила старая нянька Никитишна, просовывая свою седую голову в дверь.
– Входи, Никитишна, я не сплю.
– Да ты уж и одета. Ишь спозаранку-то поднялась! – прошамкала своим беззубым ртом старушка, любовно и ласково посматривая на Надежду Андреевну.
Никитишна поздравила именинницу.
– Прощай, няня, – печально проговорила Надежда Андреевна.
– Как – прощай? Разве ты куда едешь?..
– Еду.
– Куда же?
– Далеко, Никитишна, далеко.
– С кем едешь-то?
– Одна.
– С нами сила крестная!.. Да что ты, в уме ли? Хочешь ехать одна, да еще далеко? Возьми хоть меня.
– Нельзя, няня.
– Почему нельзя? Ведь тебе прислужница нужна – вот и возьми меня.
– Полно, няня, куда тебе, ты стара.
– Знамо, не молоденькая. Ты, Надюша, шутишь. Ну куда тебе ехать, да и зачем? У родимого батюшки тебе неплохо живется.
– Пошутила я, Никитишна, пошутила, – со вздохом проговорила молодая женщина и крепко поцеловала свою няньку.
– И напугала же меня ты, Надюшка. Ведь
– Поеду.
– Верхом?
– Верхом, няня.
– Родись ты, Надюша, мальчишкой, из тебя бы вышел лихой вояка, право!
– Может, я и буду воякой.
– Ты будешь воякой? – удивилась Никитишна.
– Да.
– Ври больше! Разве девки али бабы воюют?
– Воюют, няня. Одна молодая девушка во Франции всей армией руководила. Геройством своим на весь свет прославилась.
– Неужли? Как ее звали-то?
– Жанной.
– Чай, ведь это было в старину.
– Да, давно.
– Ну, теперича таких девок или баб не сыщешь, чтобы солдатами командовали – они только и горазды мужьями командовать.
Разговор между Надеждой Андреевной и старухой-нянькой был прерван приходом Андрея Васильевича. Дуров очень любил и баловал свою дочь. Он подарил ей на именины триста рублей денег и гусарское седло. Именинница не так рада была деньгам, как седлу. Мать подарила Надежде Андреевне золотую цепочку.
Целый день в доме городничего были гости. Настал вечер, гости разъехались. Надя имела обыкновение каждый вечер, перед сном, заходить к матери прощаться. На этот раз она не могла сдержать свои чувства и со слезами стала целовать руки у матери.
Марфа Тимофеевна не любила Надю, однако ласки дочери тронули ее. Она перекрестила дочь, обняла и ласково сказала:
– Ты устала? Отдохни, бог с тобой…
«Слова эти, – пишет Н. А. Дурова, – весьма много значили для меня, никогда еще не слыхавшей ни одного ласкового слова от матери своей. Я приняла их за благословение, поцеловала в последний раз руку ее и ушла».
Андрей Васильевич после ужина, по обыкновению, зашел к дочери. Заметив, что она бледна, он участливо спросил:
– Да ты здорова ли?
– Здорова, совсем здорова, – ответила молодая девушка.
– Что же ты так бледна?
– Я немного устала.
– Так скорее ложись в постель. А чтобы тебе не мешать, я уйду.
– Нет-нет, папа… поговорить…
Слезы душили Надю, она дрожала от волнения.
– Да ты дрожишь, у тебя лихорадка! Ложись скорее в постель и укутайся одеялом. Прощай, спи спокойно.
Дуров встал, перекрестил дочь и поцеловал ее в лоб.
– Прощай, папа, милый, дорогой, прощай!
– Надя, ты прощаешься со мной, как будто мы расстаемся надолго.
– Кто знает, папа.
– Не говори пустяков, ложись лучше скорее спать.
Андрей Васильевич еще раз поцеловал дочь и вышел. Надя же стала на колени у того кресла, где он сидел, склонилась на него и дала волю слезам. Потом стала молиться; молилась молодая женщина долго и усердно.
Пробило одиннадцать часов, все в доме городничего улеглись спать, настала тишина.