Каверна
Шрифт:
Когда в десятом классе школы, в мае месяце, на сборах по начальной военной подготовке, которые проходили в горах, я откосил от марш-броска. Меня поставили на высоком холме с двумя красными флажками, как матроса сигнальщика, чтобы я показывал дорогу пробегающим с небольшими интервалами отрядам разных школ. Выслали меня в дозор в шесть часов утра. Я стоял, любуясь контрастами утренней панорамы гор, с сырыми от росы ногами. Первые бегуны кросса не показывались, и я закурил заныканную сигарету «Прима». Я курил этот символ взрослой самостоятельной жизни и старался понять маршрут, по которому предстояло направлять
Вдруг на холме появился старик с хворостиной в руке. Он выпасал нескольких козочек, которые важно прошли мимо меня. Я спрятал сигарету в ладони, уронил и затушил ногой. Старик поравнялся со мной, на нём была овчинная жилетка, на голове войлочная сванка. Остановившись неподалеку, он поприветствовал меня:
– Салам алейкум! – и заговорил по-балкарски.
– Уалейкум салам. Я не балкарец.
– На кабардинца ты не похож, – сказал он по-русски.
– У меня мать осетинка.
Глаза его округлились, брови поползли вверх, он, подбирая нужные слова, проговорил:
– Олае… Это самый хитрый смесь на Кавказе.
Я смотрел в голубые глаза Венеры. Она оказалась ещё той болтушкой и беспрерывно щебетала. Начинало казаться, что у неё дефицит общения и ей необходимо выговориться. Правда, рассказчица она была хорошая, и её живое моложавое лицо привлекало. Слушая, я расслаблялся и мысли, как мельканье огней в тоннеле метро, проносились на фоне лица Венеры. Как-то поймал себя на том, что Венера одна из причин, по которой я захожу к Гуле.
Позже сюда повадилась Ася. Приходила под предлогом поиграть в карты и жаловалась на бессонницу. Наши посиделки стали носить регулярный характер. И, как водится, начали появляться завистники. Поэтому я решил, что надо сделать паузу в посиделках.
В один из вечеров, зайдя к Гуле, я застал нелицеприятную картину. Несколько обитателей больницы, таких как Хус, Бату и Казбек, подпитые пребывали в компании Гули, Венеры и Аси. Обстановка показалась напряженной, но я присел за стол. «По моей тропе ходят», – подумал я и не подал вида, что меня раздражает их пьяная компания. Хус развалился на подушках, как падишах и распростер руку к Венере, как к своей наложнице, которая смущенно хлопала глазами. На правах смотрящего он попытался тупо пошутить – куснуть меня, но я оказался чёрствый… они засобирались по отделениям. Несколько дней, после этого, я не появлялся у Гули.
Тёплым мартовским днём, когда весенние краски начинают проступать через засохшие зимние, я встретил Венеру и Гулю, прогуливающихся по территории больницы.
– Куда ты пропал? – спросила с укором Гуля. – Мы уже подумали, что тебя выписали. Что с тобой случилось?
– Ничего, – отшутился я кое-как. – Пойдёмте, прогуляемся.
Неторопливым шагом мы пошли к сосновой роще.
Гуля сказала:
– Идите, я вас догоню.
Мы присели с Венерой на поваленное дерево и грелись на мартовском солнышке. Я нарвал букетик маленьких фиолетовых цветов, похожих на фиалки и подарил Венере. Она улыбалась, нюхая эти первые цветочки. И похвасталась перед Гулей, только та успела подойти.
– А у меня вот что! – покрутила Венера букетом перед носом Гули.
– А мне? –
Я нарвал такой же и для Гули. Они довольные сидели и нюхали аромат не пахнувших полевых цветов.
– Вот, какой у нас парень! – показывали цветы друг другу.
– А может быть, пиво попьём? – немного сомневаясь, предложила Венера.
– Пейте, мне нельзя, – вздохнула Гуля, как бы вспомнив о трауре.
– Если хочешь, пойдём, – ответил я Венере.
– Ты будешь? – спросила она заинтересованно.
– Нет.
– Почему?
– Не хочу.
– Почему не хочешь?
Я задал Венере встречный вопрос:
– Для чего ты хочешь выпить?
– Ну, расслабиться, раскрепоститься, что ли… Так веселее.
– Чтобы свободно общаться, пить не обязательно, – ответил я.
Венера странно посмотрела на меня.
– Я так не могу, мне нужно расслабиться.
– Сколько тебе лет? – спросил я её.
– Причем здесь это? – удивилась она. – И вообще, не принято спрашивать возраст у женщин.
– Можно… Что тут такого?
– Тридцать семь и что?
– Дети, наверное, есть?
– Да, трое.
– Ты хорошо выглядишь для мамы с тремя детьми.
Венера ничего не ответила, отвернулась и о чем-то задумалась.
Туберкулёз, как проявление глубокой проблемы, кризиса женщины. А муж вежливо брезгует и не подходит к жене, чем увеличивает её депрессию. И она либо ищет внимание на стороне, либо тихо чахнет. «Я никому не нужна, я заразная» – установка самобичевания – питательная среда для туберкулёза, который преломляет привычный поток бытия. Человек начинает воспринимать жизнь по-другому. То, в чём нуждается женщина, острее переживает больная. Ограничения отнимают последнюю надежду на выздоровление. И вообще, почему, как мне кажется, часты туберкулёзные романы и даже семьи? Потому что туберкулёз, если это не последняя стадия, не подавляет половую функцию, а лечение протекает долго: от шести – девяти месяцев до года и более, и получается естественным зарождение связей.
Венера была из тех женщин, для которых полнота жизни важнее, чем мифическая супружеская верность.
– Сколько тебе ещё лежать? Что врачи говорят? – спросил я.
– Скоро уже на выписку. В санаторий поеду.
– Вот видишь, как хорошо! Радоваться надо, а ты…
Она грустно покачала головой. Мы вернулись в корпус.
На неделе произошла небольшая провокация, которую я интуитивно предчувствовал.
В очередной раз зашёл к Гуле на чай. Они с Венерой были какие-то возбужденные, рассказывали о прошедшем дне, много смеялись.
– Представляешь, – говорила Венера весело. – Мы три часа гуляли, бродили туда-сюда. И никто к нам не пристал! Представляешь? Мы, можно сказать, сами снимались… и никто не подошёл! Что за мужики пошли?! – посматривала она на Гулю.
Гуля, неловко улыбаясь, поддержала Венеру.
– Да! В чём дело?! Что это такое?!
Они захохотали.
Слушая весёлый разговор, я наблюдал за Венерой. Она носила короткую стрижку и выглядела намного моложе своих лет. Со вкусом одевалась, подчеркивая фигуру, и была очень привлекательна. Многим мужчинам она нравилась и, проходя, собирала за собой похотливые взгляды. Но только лишь взгляды. Наши туберкулёзники на большее не способны, кроме как проводить глазами и пробубнить что-нибудь пошлое. На тот момент в отделении не было женщины, способной составить Венере конкуренцию.