Каверна

Маржохов Тенгиз Юрьевич

Тем не менее я продолжал оказывать безобидные знаки внимания. Но точек соприкосновения не находилось. Я был голодранец, бродяга, босяк, да ещё больной. И перспектив с Мариной не было никаких.

11

Наступил апрель месяц – время, когда всё цветет! Алыча, вишня, абрикос, яблоня, украшают землю своим цветом!

Помню, ещё в школе в это время года особенно не хотелось просиживать уроки в пыльных классах. Душа рвалась во двор, на природу. Что-то таинственно-манящее рождается в апреле.

И остро чувствуется неполноценность жизни больному. Нет лёгкости

в груди, одолевает тягостное чувство, не видно конца и края недугу, который незаметно забирает из тебя силы.

Я часто смотрел на руки, как на чужие. В них не было былой силы. Под вечер они будто высыхали и кровоток пропадал. Это не мои руки, – говорил я, и думал, – неужели нельзя победить эту заразу – чахотку?

Но панические настроения ни к чему, нужно бороться, видеть позитив во всём, а где его нет – создавать самому. Только так и никак иначе.

В «Дубках» недалеко от больницы был большой яблоневый сад. Он переходил с холма на холм и терялся где-то в предгорьях. Ещё в феврале, когда было мало снега, я ходил гулять в сад, поднимался на холмы. От нагрузки чувствовал каверну, она тянула, как чёрная дыра, под ключицей. Но даже это не портило впечатление от прогулки. Просидев всю молодость в каменном мешке, научишься ценить возможность бывать на воздухе.

А в начале марта я ходил в лес у нас на «Горной» (район Нальчика). Раньше, когда в детстве мы приходили за вербой, можно было за полчаса дойти до леса. И стоять на пыльном шелестящем ковре прошлогодней листвы, через которую пробивались первые фиалки и ландыши.

Теперь же город вторгался в природу, застраивался глубже и глубже. Становилось жалко, что в недалёком будущем до леса будет не добраться, по примеру мегаполисов, где клочок зелени роскошь. И придётся скучать по времени, когда входил в весенний лес и вороны оповещали округу карканьем. Сойки подхватывали и несли гомон во все стороны. Кружились орлы над холмами, плывущие в просторе, растопырив оперенье крыльев, как пальцы.

Зарядившись солнцем, ароматом весеннего леса, пеньем птиц, выходишь с букетом вербы и чувствуешь, как пульс города приближается: перестук строек, шум трассы проникает в тебя. Взрывается, бьёт по ушам пылящим грохочущим железом – грузовиком, дышащим вонючей соляркой. И стук женских каблуков по асфальту, а главное, сами люди, пугают душу, побывавшую в лоне природы. Ты идёшь по городу и не понимаешь его суеты. А город не понимает твоего романтизма. Вдруг бабушка кричит, стоя у подъезда:

– Парень, сынок, дай веточку вербы!

– Пожалуйста, бабуля.

– Ой, спасибо, – бережно берёт раскидистую. – Тоже пойду, посвящу.

Теперь для меня был первый апрель, и я не мог усидеть в палате. Хотелось как можно больше времени проводить на природе, душа рвалась к теплу и солнцу.

Сад расцвёл и представлял прекрасное зрелище! Белое и розовое цветение гармонировало с народившейся зеленью. Ковёр, по красоте с которым не сравнится ни один персидский, устилал подножие кавказского хребта. Горы переливались на весеннем солнце фантастическими гранями, как огромный бриллиант, обрамлённый цветущим садом. Лёгкий ветерок освежал и звал куда-то, дурманя всеми оттенками весеннего букета. Белые кучевые облака замерли в причудливых формах на краю голубого и глубокого, как море, неба. Если есть рай для человека, живущего в этом краю, он

выглядит так.

Никто как будто не разделял моих чувств, для обитателей больницы такая красота была обыденностью.

Благодатная погода стимулировала лишь немногих спуститься во двор посидеть на лавочках. Большинство же так и копошилось в помещениях, не замечая солнца, которое не замечало их. Только наркоманы были на ногах с утра. Они, как неутомимые муравьи, промышляли насущными проблемами, их тропинки и условные знаки неведомы обывателю.

Я же, как человек, необремененный зависимостью от стимуляторов, мог просто наслаждаться жизнью. И решил пойти на прогулку в сад. Компанию в прогулке с удовольствием составила Ася.

Мы до сих пор общались. Ей нравилось наше ни к чему не обязывающее общение.

Ася говорила, что была замужем в Ингушетии, куда её в молодости украли. У неё была взрослая дочь, подарившая ей внука, и был сын школьного возраста. Была она в разводе или являлась вдовой, я не помню. Ася рассказывала историю про какую-то ещё любовь, которая предательски покинула её в трудную минуту. Был теперь и Николай, о котором она положительно отзывалась, как будто собиралась связать судьбу и узаконить отношения браком. Несмотря на это, не упускала шанса провести время со мной.

Правда, обстоятельства складывались так, что встречаться после выписки Гули было негде. Первая палата больше не давала повода дойти до конца коридора. Но сама природа помогала и давала ответ.

Прихватив покрывало, бутылку воды, сок и одноразовые стаканчики мы с Асей отправились в сад. Найдя лаз через накиданные ветки, имитирующие подобие забора, пробрались на территорию сада. Оказались в другом мире, зовущем забрести подальше.

Было около полудня, апрельское солнце кусалось на открытом пространстве и хотелось быстрее добраться до места. Мы спустились в низменность, корпус больницы скрылся из вида.

У подножия холма паслись коровы, которые провожали нас взглядами, пережевывая жвачку свежей травы и, похлёстывая хвостами, отгоняли назойливых насекомых. Присутствие человека не было заметно, тишину нарушал лишь шелест травы под нашими ногами и хруст сочного коровьего жевания. Мы обошли коров стороной и стали подниматься на холм. Подъём заставил попотеть, но надо заметить, Ася терпеливо шла за мной по примятой траве, разросшейся на загривке холма уже по колено.

Поднялись на холм. Перед нами открылась живописная картина. Вокруг красовались горы во всем великолепии! Справа внизу, как детский конструктор на паласе, раскинулся город. Позади нас виднелись тонувшие в зелени корпуса больничного городка.

Между цветущих яблонь я постелил покрывало. Земля успела прогреться и можно было не бояться ревматизмов. Апрельское солнце было ласковое для солнечных ванн. Мы с Асей наслаждались в костюмах Адама и Евы.

Стояла тишина, нарушаемая лишь пением птиц, стрекотанием насекомых и игрой ветра в молодой листве. Всё это сливалось в звуковой фон, который дополнял картину райского сада.

Лёжа на спине, разбросав руки и ноги, я смотрел в небо, где резвились стрижи и ласточки. По небу, как катер по морю, плыл большой самолет, оставляя след белоснежной морской пены. Самолет проплывал с юга, из-за хребта гор, и когда начал теряться из вида, послышался далекий гул моторов. В Россию летит, – подумалось мне, – из тёплых стран.