Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.)
Шрифт:
При главкоме А. И. Нейдгардте, и как то было всегда, никто не решался перечить воле императора. Не произошло этого и при наместнике графе М. С. Воронцове, который не мог начинать своего поприща на Кавказе ссорою с императором, тем более этого не было в его правилах. Кроме того, опыт показал, что «редко когда возражения их возражения против того или другого неправильного действия были принимаемы в уважение» [187] .
После приезда в Тифлис наместник оставался там только месяц, так как Петербург торопил. Для Петербурга в кавказском вопросе «военные действия представляли главный интерес» [188] .
187
Дондуков-Корсаков
188
Воспоминания графа К. К. Бенкендорфа о кавказской летней экспедиции 1845 года. С. 231.
Приготовления к экспедиции поражали воображение старожилов, бывших тогда на Кавказской линии. Никогда в сборах не принимало участия такого числа отдельных отрядов, назначенных для одновременных и согласованных действий на противоположных пунктах и направлениях театра войны с горцами. Как свидетельствовал К. К. Бенкендорф: «Никогда еще отряды эти не имели такой численности, особенно же главный отряд, при котором должен был находиться сам главнокомандующий – это целая армия» [189] .
189
Там же.
Главная квартира войск и местопребывания М. С. Воронцова располагалась в станице Червленной, где «не было ни одного почти дома, который не был занят приезжим постояльцем; все кипело жизнью, все вполне наслаждалось новизною впечатлений и ощущений.
Громадные средства приезжих тратились в станице, все обзаводились лошадьми, оружием, азиатскими костюмами и с беспечностью молодости тратили свои силы и деньги в ожидании скорого выступления…» [190] .
Граф М. С. Воронцов объехал Линию, попутно обсуждая запланированную экспедицию с линейными командирами разных рангов, сообразуясь с предстоящими ему действиями. Но после встречи с генералом Р. К. Фрейтагом и князем М. З. Аргутинским он начал терять уверенность в успехе похода в горы.
190
Дондуков-Корсаков А. М. Указ. соч. С. 435.
Своими сомнениями он поделился с военным министром А. И. Чернышевым, которому писал в мае 1845 г.: «Если бы даже полученное мною приказание действовать в этом году наступательно, прежде, чем вновь приняться за устройство передовой Чеченской линии, было противно моему мнению, как не согласны с ним здешние генералы, то я все же исполнил бы его с тем же рвением, но я откровенно говорю здесь всем, что это также и мое мнение, что неблагоразумно избегать встречи с Шамилем и возможности нанести ему вред, что устроит наши дела лучше всего. Если Богу неугодно будет благословить нас успехом, мы все-таки сделаем наш долг, не будем виноваты и обратимся к методической системе» [191] .
191
Цит. по: Кавказская экспедиция в 1845 году. С. 221.
М. С. Воронцов, не желая открыто противоречить высочайшей воле, старался мягко предупредить Петербург о том, что столичные идеи и упования не находят отклика в кавказской армии. Несмотря на это, он, верный слову и долгу, выполнит все предначертанное ему, в этом не должно сомневаться, даже вопреки царящему вокруг несогласию: он с государем. Но, если все же не будет успеха, который в воле Бога, то после исполнения высочайшей воли он перейдет к иным действиям, сообразным местным кавказским условиям.
Сомнения, однако, не проходили и продолжали угнетать М. С. Воронцова по мере приближения сроков выступления в горы. Тяжесть ответственности перед императором и теми безмерными ожиданиями, которые были связаны так же с ним, М. С. Воронцовым лично, с его репутацией и прежней славой, тяжелым грузом давили ему на плечи.
Незадолго до начала экспедиции наместник снова обращается с посланием к военному министру, а через него, естественно, к Николаю I: «Повергните меня к стопам Его Величества, я не смею надеяться на большой успех нашего предприятия, но сделаю, разумеется, все, что будет от меня зависеть, чтобы выполнить
192
Там же. С. 51.
Граф М. С. Воронцов приступил к реализации назначенной ему задачи с внесения сомнения в стан противника. По его указанию уполномоченные им военные чины вступили в отношения с крымским муфтием Эскер Сеид Халил эфенди и его помощниками для того, чтобы убедить их действовать в пользу российской стороны и склонять горцев и стоящих над ними мюридов «расположиться к России» [193] .
Одновременно, по указанию наместника, стали предприниматься усилия по привлечению на российскую сторону наиболее видных наибов Шамиля. Как отмечает М. М. Блиев, «Петербургу, судя по всему, была известна “несклеенность” имамата по его наибской “линии”, и потому возможность усугубить разрыв между главой государства и его “автономными” образованиями представлялась очень привлекательной» [194] .
193
ДГСВК. С. 484.
194
Блиев М. М. Указ. соч. С. 516.
М. С. Воронцову стало известно, что «среди наибов самой значимой для Шамиля и в то же время наиболее неустойчивой личностью является Даниель-бек» [195] . Важность этой фигуры для российского командования определялась не только его влиянием в горах, сколько авантюрностью его характера и непомерно развитым честолюбием. Это позволяло надеяться, что при определенных предложениях, способных стать выше существовавших обстоятельств, этот человек мог бы резко поменять основания своей судьбы.
195
Блиев М. М. Указ. соч. С. 517.
По мнению наместника, переход Даниель-бека на сторону российского командования был бы весьма важной для Шамиля и мюридизма потерей [196] . Как свидетельствуют документы, представители графа М. С. Воронцова искали путей к установлению связей и с другими наибами – Хаджи-Муратом, Кибит-Магомой, Джемалом Чиркеевским [197] .
Тайные сношения российской стороны с наибами Шамиля, однако, не удалось сохранить в секрете, и имам узнал о них. Его реакция была быстрой: чтобы перевесить силу предложений, которые могли сделать русские, имам выложил свои самые важные козыри – он предоставил права чеченским наибам Дубе, Саадуле и Атабаю делать в своих вилайетах «все то, что целесообразно и полезно для веры, не воздерживаясь и не ожидая» [198] . Пойдя на такой шаг, имам пытался пресечь намечавшийся в имамате сепаратизм и пророссийские настроения, появившиеся в отдельных горских обществах.
196
ДГСВК. С. 484–488; РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6582. Л. 6–7 об.
197
ДГСВК. С. 488.
198
Там же. С. 484.
Наместник также обращался с воззваниями к жителям Дагестана, которые представляли для имама не меньшую опасность, чем сношения представителей наместника с наибами. За долгие годы противостояния люди устали от напряжения и нестабильности и могли поверить предложениям русских.
Лазутчики приносили в горные селения воззвания графа М. С. Воронцова, в которых было немало привлекательного для горцев. Наместник писал: «Е.И.В., удостоив меня Высочайшим доверием, соизволил облечь меня полною властью и повелеть мне водворить мир в стране вашей, восстановить порядок и спокойствие, возвратить всем племенам Кавказским тишину и безопасность, которые одне могут обеспечить счастие и благоденствие края.