Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.)

Лазарян Сергей

Сделалась малоэффективной из-за привыкания к ней со стороны горцев и система, которую неумолимо проводили сначала князь П. Д. Цицианов, а затем прославленный своей суровостью его последователь – генерал А. П. Ермолов. Они не искали союзников среди горцев, а только мерами жесткого принуждения требовали безусловного подданства российскому государю [115] .

Кроме того, сами карательные устрашительные акции, как отмечает современный исследователь В. В. Лапин, в большинстве случаев были безадресными, поскольку командование не имело средств для выявления действительных виновников нападений на русские крепости и селения, а потому «для острастки» разорялся подозрительный и часто действительно непричастный к делу аул [116] .

115

Осли

Э. Указ. соч. С. 36; РГВИА. Ф. 13454. Оп. 6. Д. 12454. Л. 16 об.

116

Лапин В. В. Указ. соч. С. 13; РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6305. Л. 7–8.

Найти лиц, причастных к разбоям в эгалитарных горских обществах, связанных круговой порукой, в реальности для российской стороны не представлялось возможным, поскольку никто никогда не выдавал свои соплеменников. Способ коллективной ответственности, который практиковали в качестве ответных мер, в большинстве случаев, если и приносил результаты, то временные, провоцируя новые эксцессы законами кровомщения, бытовавшими среди горцев [117] . По этой причине вопрос о действенности ответных экспедиций в горы в отместку набегов в русские пределы оставался незакрытой темой [118] .

117

РГВИА. Ф. 13454. Оп. 6. Д. 12454. Л. 16 об.

118

ЦГА РСО-А. Ф. 290. Оп. 19. Д. 2. Л. 19–23.

В бытность свою командующим Кавказской линии генерал А. А. Вельяминов по этому поводу подчеркивал: «Опыт показывает, что чем более оказывается снисхождение, чем меньше видят они возмездия за свои грабежи, тем становятся предприимчивее. <…> Никогда снисходительность не почитают они следствием великодушия, но приписывают оную бессилию», а потому ответные экспедиции надо проводить быстро и в строжайшем секрете [119] . Кроме того, по мнению генерала, если лишить горцев возможности иметь множество лошадей, «если мы поставим их в такое положение, что с большим трудом будут они доставать лошадей, годных для хищнических своих предприятий, то отнимем у них одно из главнейших средств делать нападения с успехом» [120] .

119

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6266. Л. 6–7.

120

Мемория генерал-лейтенанта А. А. Вельяминова. Способ ускорить покорение горцев, 1828 г. // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX – начало XX в. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2005. С. 41.

Малая эффективность карательных экспедиций в горы также обусловливалась тем, что «натуральное или полунатуральное хозяйство горцев, пастбищное скотоводство, земледелие с доминированием однолетних культур, отсутствие каких-либо капитальных сооружений (мельницы, ирригационной системы и т. п.) делали его малоуязвимым и способным к быстрой регенерации» [121] .

С другой стороны, карательные и превентивные экспедиции русских войск в горы были «неизбежным злом», поскольку являлись не только понятным языком для горцев, но и потому, что ни кордоны, ни массированные рейды, ни «генеральные сражения», ни сеть укреплений, формировавших «пространство войны», не приносили ожидаемых результатов [122] .

121

Лапин В. В. Указ. соч.С. 14.

122

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6166. Ч. 1. Л. 182.

На кавказскую почву и в специфические условия Кавказа российскими военными был перенесен опыт многовекового противостояния со степными народами – кордонные линии с засеками и крепостями, которыми с незапамятных времен россияне оборонялись от набегов агрессивных кочевников. В кавказских условиях данная оборонительная система не смогла проявить своих лучших качеств в силу ряда причин: во-первых, здесь не было, как на обширных равнинах, большой нейтральной полосы, позволявшей вести разведку и иметь достаточно времени для обнаружения противника, приготовившегося к вторжению в русские пределы. С другой стороны, сам равнинный рельеф местности позволял преследовать обнаруженного противника;

во-вторых, кочевники действовали большими конными группами, направление движения которых можно было заблаговременно предсказать, поскольку движение этих конных войск всегда сообразовывались с конфигурацией речной системы в равнинном регионе. В связи с этим обороняющиеся устраивали ловушки, западни и засады на направлениях, по которым противник миновать не мог.

В кавказских условиях ничего подобного быть не могло. Из-за горнолесного ландшафта противник всегда появлялся внезапно, мог действовать одновременно несколькими малыми группами, а его преследование прекращалось, как только он бросался в воды Терека или Кубани. Совершенно нельзя было предугадать направление его движения, если только лазутчики не предупреждали об этом заранее, но уже отступление противника снова делало его маршрут непредсказуемым.

Неожиданностью для российской стороны стало и то обстоятельство, что сами крепости, которые возводились на стратегически важных направлениях и пунктах, вместо сдерживающего действия сделались сильнейшим раздражителем для горских племен, «источником военной добычи, местом приложения сил воинственной молодежи» [123] .

123

Лапин В. В. Указ. соч. С. 10.

Следует согласиться с мнением все того же В. В. Лапина, который отмечает по этому поводу следующее: «Карательные акции правительственных войск оказывали на горцев действие, подобное действию ветра на огонь» [124] .

К этому присовокуплялось еще одно обстоятельство, которое военными не афишировалось – гарнизоны крепостей часто оказывались в фактическом заточении, поскольку в продолжение суток ожидали нападения со стороны горцев, а для доставки продовольственных припасов или пополнения приходилось проводить настоящие военные операции, что мало походило на контроль над занимаемой территорией.

124

Там же. С. 10.

Нельзя сказать, что военное командование не понимало пороки кордонной системы, но было вынуждено обстоятельствами идти по этому пути. Во-первых, потому что существующие кордоны в какой-то степени сковывали свободу действий отрядов горцев, пытавшихся проникать на территории, подконтрольные российским властям, или при возвращении их из набега; во-вторых, кордонная линия хоть как-то маркировала границу ответственности военных властей и определяла российские пределы; в-третьих, российское кавказское начальство могло отчитаться перед Петербургом и продемонстрировать свой контроль над определенной территорией, «показать, что русский флаг развевается еще в одном районе Кавказа» [125] ; в-четвертых, крепости позволяли военным наверняка знать места их будущего столкновения с горскими отрядами.

125

Там же. С. 11.

Основным же пороком кордонной системы в условиях горной войны была ее неподвижность. Проворным горским отрядам могли эффективно противодействовать только такие же подвижные подразделения. Горная война – это война маневренная, в которой всегда имели успех те, кто превосходил своего противника в проворстве и движении. Любая статичная система заведомо была обречена на проигрыш. Необыкновенная маневренность горских отрядов позволяла им небольшими по численности силами противостоять превосходящим числом, но малоподвижным российским регулярным войскам, державшимся за кордонную систему и оборонительную в целом тактику.

Сами горцы, за прошедшие годы противостояния российским войскам, многому научились, и, «осознав все преимущества регулярной пехоты в открытом бою, чеченцы и дагестанцы стали уклоняться от лобового столкновения с ней, предпочитая гораздо более эффективные партизанские действия» [126] . Так же стали действовать и черкесы, которые быстро учились и усваивали уроки, которые им давали российские войска.

Чтобы каким-либо образом оправдаться перед Петербургом за не приносящие перелома экспедиции, кавказское военное командование настаивало на том, что походы в горы не являются единственно средством достижения победы, но, прежде всего, они суть средства «убеждения горцев в тщетности их надежд на неприступность гор» [127] .

126

Лапин В. В. Указ. соч. С. 15.

127

РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6363. Л. 24.