Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века
Шрифт:
После полуночи было отдано приказание, что с рассветом по сигналу 3-х пушечных выстрелов и 3-х ракет Андийский отряд, разместив раненых и больных на вьюках и носилках, трогается в обратный путь; когда же он перейдет через балку, откуда местность до Андийского вагенбурга, хотя гористая, но открытая уже, не представляет серьезных опасностей, тогда пришедшая из Дарго колонна, разобрав предварительно провиант и снаряды на вьюки и на себя, начнет обратное движение в Дарго. Таким образом, Даргинская колонна имела прикрывать первоначальное движение Андийской, и лишь за безопасным проходом последней через упомянутую балку начать свое возвращение в Дарго.
Наконец темь этой незабвенной ночи стала отделяться и рассвело, что дало возможность разглядеть окружающую к Андии местность. [195] Эта местность за нашими бивуаками была перерезана не широкою, но довольно глубокою, с крутым по дороге спуском балкою, которая, делая вдруг крутой поворот и скрывая этим на некоторое расстояние дорогу, представляла затем глазам таковую
195
Так в оригинале.
Утро было ясное, и первые лучи восходящего солнца уже стали опять согревать остывшую за ночь атмосферу. Андийская колонна стояла уже под ружьем, и все было готово к движению, ждали лишь условленный сигнал, но его пока почему-то не давали. Между тем передовая часть Даргинского отряда уже втягивалась в лес к Дарго, а за ними и прочие части этой же колонны направились к лесу, и один лишь ее арьергард стоял еще на месте бивуаков, тогда лишь дан был жданный всеми сигнал, по которому наша колонна начала свое движение. В это самое время горцы спустились замечательно быстро вниз по горе густою лентою через балку к лесу наперерез только что вошедшей туда Даргинской колонне, и за сим, немного спустя, в лесу началась перестрелка, которая, чем далее, все учащалась и под конец слилась в непрерывные залпы, прерываемые криками «ура».
Мы же, против всякого ожидания, прошли балку без выстрела, поднялись затем по дороге и продолжали свой путь к Андийскому вагенбургу, сколь возможно быстрее, беспрепятственно до заката солнца. Причем, однако, к нам доносились еще долго из леса перекаты залпов вперемежку с пушечными выстрелами, что доказывало, что бой не хуже вчерашнего возобновился и сегодня по дороге к Дарго.
В виду уже видневшегося перед нашими глазами вагенбурга, верстах в 2-х от него, нас догнали человек 200 конных горцев, затеяли перестрелку, сопровождая выстрелы диким криком и бранью, однако картечь, пущенная в них, удержала их на приличное от нас расстояние, а перед вагенбургом они совсем отстали, свернув в сторону, мы же расположились бивуаком под защитою вагенбурга, занимаемого полком под командованием полковника Бельгарда. [196]
196
Бельгард Карл Александрович (1807–1868) — генерал-лейтенант. Участвовал в русско-турецкой войне в 1828 г. С 1841 г. в чине подполковника переведен в Эриванский карабинерный полк. С 1842 г. — участник многих сражений с горцами.
Весь этот день я не слезал с вьючной лошади, рана стала болеть, и нога лишилась всякого движения; меня сняли с лошади, и я должен был опять неподвижно оставаться на одном и том же месте. Хотя мы были крайне утомлены, однако нам не было суждено провести эту ночь спокойно. Вагенбург лежал в котловине, окруженный со всех сторон на хороший ружейный выстрел горами. В полночь всех поднял на ноги залп из нескольких сот ружей кругом с гор, а затем в брани по-русски отчетливо различались слова: «Гаур, гаур, есть генерал, давай его сюда, шкура на барабан», и за повторением этих слов несколько раз следовали опять выстрелы, продолжавшиеся до ранней зари.
Наутро 12 июля мы продолжали путь через Андию, хороня ежедневно умиравших дорогою от ран. И дней через пять мы прибыли наконец в переполненный уже в Темир-хан-Шуре госпиталь.
Последний переход меня везли на воловьей подводе, нога сильно разболелась, шея стала опухать от контузии, кровь ударялась, будто столбом, в голову, я не мог глотать и был в сильном бреду. С подводы меня снесли на госпитальную койку, и я слышал, как кто-то говорил, указывая на меня: «Ведь он не проживет до утра»; за сим я помню только, что доктор с фельдшером приставили мне к шее большое количество пиявок и я под этим ожерельем заснул крепким сном.
Докончив этим свой рассказ о событиях 10 и 11 июля как очевидец, я посвящу еще несколько строк незабвенной памяти моего, в эти дни погибшего, доброго и храброго командира Пасьета, перешедшего за год перед тем из гвардии в наш полк.
Капитан Пасьет, смело, отважно несясь 10 июля впереди своей 1-й карабинерной роты на штурм всех по дороге завалов, ободрял своим примером солдат и тем много способствовал тому, что вообще завалы были взяты и очистился путь вперед. На самом узком месте дороги, перед последним завалом, быв ранен пулей в коленную чашку, капитан Пасьет свалился, но, подхваченный тут же 2-мя карабинерами, был доволочен до упомянутой выше площадки, откуда за взятием завала был вынесен, истекавший кровью, на руках к Андийскому отряду, где и была ему сделана первая перевязка. При этом, однако, оказалось, что вся коленная чашка раздроблена и без ампутации нет надежд на излечение, но сделать ее тут не было времени и необходимых удобств, а потому отложили операцию до госпиталя, куда капитан Пасьет должен был быть доставлен назавтра с прочими ранеными на носилках, для чего потребовалось 8 человек из его роты и одного за старшего. Трогательно
197
Генерал-адъютант гр. М. С. Воронцов.
На темир-хан-шуринском кладбище под простым деревянным крестом покоятся бренные останки этого в те дни во славу нашего оружия погибшего воина. Не могу здесь обойти молчанием и того обстоятельства, что когда раненый капитан Пасьет изъявил желание, чтобы его за старшего сопровождал до госпиталя юнкер К. К. Юнгерсон, близко ему знакомый, то тот, подумав немного, отклонил это желание тем, что станут говорить, будто он, желая избегнуть предстоящих опасностей, напросился в проводники к своему начальнику, и за сим предоставил обязанность другому юнкеру, который с заметною радостью ее принял. К чести К. К. Юнгерсона, ныне генерал-лейтенанта, будь сказано, что он долг прямой службы ставил выше всех других отношений — я его видел во многих серьезных делах и всегда впереди. Это был храбрый из храбрых, не потому, что не знал страха, а потому, что хотя и знал страх, но нравственная сила всегда преобладала над этим страхом.
За сим я возвращаюсь для полноты настоящего моего рассказа к постигшим 11 июля Даргинскую колонну событиям, насколько они мне стали впоследствии уже известны из бесед с пережившими это побоище товарищами.
Колонна, разобрав до рассвета второпях, насколько успела, снаряды и сухари, тронулась, как сказано выше, ранее условленного сигнала в лес, а неприятель, заметив это движение с горы и полагая, что обе колонны пойдут по одному пути, бросился со своей горы всею массою в лес, заняв там немедленно поправленные им за ночь знакомые нам завалы, и вслед за тем завязался самый ожесточенный бой, так как вновь приходилось брать штурмом завал за завалом. Неприятель, стащив за ночь тела наших, накануне убитых и брошенных, устлал ими местами дорогу так, что в некоторый местах приходилось идти по трупам; при этом из боковых завалов горцы громили беспощадно в следовавшую по дороге колонну, а когда она по местным препятствиям слишком растянулась, то неприятель, бросаясь в шашки, раза два даже прорывал ее, но напором в штыки на «ура» сзади следовавших войск каждый раз, хотя и большою потерею, связь была опять восстановляема. К сожалению, однако, надо сказать, что по дороге в Дарго колонна наша лишилась большей части следовавших с нею вьюков и 300 черкасских волов, предназначенных на порцию войскам, а в топи по дороге был брошен загрузший в ней мул с казною — с бочонком червонцев, а еще далее, в подобной же топи — орудие за перебитием всех лошадей и прислуги, и, наконец, у одного из завалов было брошено тело убитого генерала Пассека. [198]
198
Пассек Диамид Васильевич (1808 — 11 июля 1845) — генерал-майор. Опытный кавказский военачальник. В 1840 г. командирован на Кавказ, участник многих сражений. После смерти генерала Пассека командование авангардом возглавил генерал Клюге-фон-Клугенау.
В этот день легло наших еще более накануне, рассвирепевшие страсти не знали пощады и удовольствовались лишь смертью.
В такой обстановке колонна под вечер дотянулась до поляны, где были 10-го числа усмотрены вырытыми тела наших похороненных там солдат. Здесь ее встретили войска, высланные из Дарго на помощь, которые затем уже прикрывали окончательное до лагеря отступление. [199]
Так окончились эти в летописях Кавказской войны два достопамятные дня, результатом которых оказалось, что в Дарго почти что вовсе не было доставлено сухарей и снарядов, причем наличное число последних многим уменьшилось, а из строя выбыло около 3-х т[ысяч] человек. [200]
199
Генерал Клугенау потерял в этой экспедиции всех своих адъютантов и сам чудом остался жив. Ответственность, возложенная на него за потери в «сухарной экспедиции», положила конец военной карьере генерала, вынудив его уйти в отставку (Обзор; 1845 г. Воспоминания В. А. Геймана. КС. Т. 3. Тифлис. 1879; Н. Горчаков. Экспедиция в Дарго (1845 г). КС. Т. 2. Тифлис. 1877; гр. К. К. Бенкендорф. Записки о Кавказской летней экспедиции 1845 г. Русская старина, кн. 4, 1910).
200
По официальным данным, потеря русских войск 10 и 11 июля составила: убитыми 2 генерала, 3 штаб-офицера, 14 обер-офицеров, 537 нижних чинов, ранеными: 32 обер-офицера и 738 нижних чинов. Всего же в Даргинской экспедиции погиб 3631 человек (Обзор, с. 56).