Кавказ
Шрифт:
Концом трости подполковник удостоверился, что это были два правых уха. Он взял перо и бумагу и написал расписку на двадцать рублей. Затем, оттолкнув уши концом палки, сказал по-татарски:
— Ступай к казначею!
Опустив уши вместе с распиской в мешок, амазонка села на коня и поскакала к казначею для получения двадцати рублей.
За каждую отрубленную голову горца назначено вознаграждение в десять рублей. Князь Мирский, питавший, разумеется, отвращение к этим кровавым трофеям, счел достаточным, чтобы доставляли только правое ухо. Но он никак не мог заставить своих охотников руководствоваться
Это вознаграждение в десять рублей за каждое правое ухо неприятеля напомнило мне историю, которую рассказывали в Москве.
Из-за великого множества волков, причинявших вред некоторым русским губерниям, обещано вознаграждение в пять рублей за каждого убитого волка; оно выдавалось по представлении хвоста. При ревизии 1857 года оказалось, что израсходовано сто двадцать пять тысяч рублей на эту премию. Это составляет полмиллиона франков [101] .
Итак, волков было неправдоподобно много. Начали следствие, и выяснилось, что в Москве есть фабрика фальшивых волчьих хвостов, до того хитро изготовляемых, что лица, решавшие давать премию или нет, запросто вводились в заблуждение. По сему премия понизилась до трех рублей и выдается только по предъявлении всей головы целиком.
101
Новое «Не любо — не слушай, а лгать не мешай».
Прим. Н. Г. Берзенова.
Может быть, когда-нибудь вскроется, что в Кизляре, Дербенте или в Тифлисе существует фабрика фальшивых чеченских ушей.
Подполковник Коньяр пригласил нас отобедать в пять часов, а капитан Граббе — в свою комнату. Он пожелал показать свои рисунки, которые, как он уверял, могли нас заинтересовать.
Глава IX
Головорезы
Пока мы болтали с подполковником Коньяром, Калино, имевший перед нами два больших преимущества, а именно знание языка и молодость, разыскал нашу хозяйку-черкешенку и уговорил ее войти в зал. Это была прехорошенькая девушка, двадцати — двадцати трех лет, одетая по владикавказской моде. Она, кажется, поняла, что гораздо лучше кружить головы, нежели их резать.
Калино не знал, что мы были приглашены на обед к подполковнику, и просил прекрасную черкешенку отобедать с нами. Мы крайне сожалели, но слово уже было дано. К счастью, Калино и наш молодой дербентский офицер его не давали. Они могли остаться и, имея в своем распоряжении кухню, выгодно заменить нас.
Мы извинились перед красавицей Лейлой, пообещав ей возвратиться тотчас после обеда, если она для нас станцует. Заручившись ее словом, мы отправились с капитаном Граббе. Он жил в красивом домике, окна которого выходили в сад.
Граббе показал свои рисунки, которые характеризовали его как хорошего художника в первую очередь портретиста. Среди портретов были три-четыре поясных портрета, привлекшие особое внимание.
Головы — величиною с монету в десять су — и лица обращали на себя внимание своей
— Вот славные бороды и великолепные фигуры, — сказал я, — но кто же они?
— Лучшие из детей земли, — отвечал он. — Впрочем, они имеют одну страсть…
— Какую?
— Поклялись отрубать каждую ночь, по крайней мере, по одной чеченской головушке и, подобно горским абрекам, строго исполняют обет.
— А! Вот это интересно. По десять рублей за голову, то бишь три тысячи шестьсот пятьдесят рублей в год.
— О, не из-за денег, а из удовольствия! Есть у нас общая касса, и, когда дело идет о выкупе из плена, они всегда первыми вносят пожертвования.
— Ну, а горцы?
— Они отплачивают им как нельзя лучше; вот почему портретируемые носят такие красивые бороды и волосы — для того, как говорят они сами, чтобы чеченцы, отрезая им голову, знали, за что ее схватить.
— И у вас целый полк таких вояк?
— О, нет! Надо было обшарить всю русскую армию, чтоб собрать полк из подобных. У нас только одна такая рота, основанная князем Барятинским в бытность его командиром Кабардинского полка. Он вооружил их карабинами. Вы увидите, они превосходной тульской работы, простые двуствольные, со штыком, длиною в шестьдесят сантиметров.
— Штык — изрядная помеха меткому стрелку: глаз невольно скользит по нему и принимает неверное направление.
— Штык прячется под дуло ружья, а если нужно, с помощью пружины выпрямляется.
— Прекрасно! А эти портреты?
— Они сняты с Баженюка, Игнатьева и Михайлюка.
— Не увидим ли мы оригиналы?
— Кажется, подполковник хочет устроить сегодня вечером маленькое празднество в нашем клубе, а поскольку ни один праздник не проходит без охотников, вы их там и увидите.
— В таком случае они не успеют в эту ночь совершить свою экспедицию?
— Ничуть! Они совершат ее, только попозже, вот и все.
С этой минуты мною овладело желание, которое больше не покидало меня, а именно — отправиться с ними следующей ночью в экспедицию. Такая же идея пришла и Муане, ибо мы переглянулись и засмеялись. Впрочем, ни он, ни я не сказали пока ни слова.
Было уже пять часов.
— Я очень хотел бы снять копию с ваших рисунков, — сказал Муане, обращаясь к г-ну Граббе.
— В котором часу вы завтра поедете? — спросил капитан.
— Куда нам торопиться? — отвечал я. — Отсюда до Чир-Юрта остается только тридцать или тридцать пять верст.
— Итак, — сказал капитан Граббе, — вы увидите наших молодцев сегодня вечером; вы можете указать, кто из них вам понравился, и я пришлю их к вам поутру. Уверен, вам не приходилось видеть более выносливых и дисциплинированных людей: эти молодцы простоят перед вами час, не моргнув.
Успокоенный обещанием, Муане согласился воспользоваться приглашением подполковника.
На обеде мы разговаривали о местных нравах, обычаях и легендах: подполковник Коньяр, родом француз, как указывает его фамилия, отличается большим умом, человек он очень наблюдательный и говорит по-французски так, будто провел всю свою жизнь в Париже. Поэтому обед пролетел так же стремительно, как проходили те знаменитые обеды Скаррона, на которых красноречие его хозяйки заставляло забывать о жарком.