Кавказ
Шрифт:
— Я чувствую тебя, проклятая лихоманка, вот ты приходишь и не даешь мне закончить рисунок.
И, словно по волшебству, рисунок получался все более точным, более величественным и оригинальным, чем если бы он был сделан с одной лишь натуры.
Время от времени рисовальщик считал пульс.
— Все равно, — говорил он, — я думаю, что успею. Точно, успею — это я вам ручаюсь. Кстати, есть ли врач в этом городе?
— За ним уже послали.
— Только бы хинин не остался в телеге.
— Будьте покойны, хинин был в тарантасе.
— Ну, что ж, рисунок все же я завершил, он не будет худшим из прочих моих. И он
И он подписался: Муане.
— Есть ли, лейтенант, — спросил он, — у вас кровать? У меня зуб на зуб не попадает.
Муане помогли раздеться и уложили в постель. Едва он лег, как объявился врач.
— Где пациент? — спросил он.
— Покажите ему вначале мой рисунок, — попросил Муане, — посмотрим, узнает ли он его.
— Узнаете ли вы этот пейзаж, доктор, — спросил я врача.
Он скользнул по нему взглядом:
— Еще бы — это аул шамхала Тарковского.
— Да, теперь я удовлетворен, — произнес Муане, — посмотрите мой пульс, доктор.
— Черт побери! Ну и пульс: сто двадцать.
Несмотря на эти сто двадцать ударов, или, быть может, именно из-за них, Муане создал свой самый совершенный рисунок из всех сделанных в путешествии. Вот какая замечательная вещь искусство!
Глава XVI
Лезгины
Большая доза хинина, принятая Муане вскоре после приступа лихорадки, волшебным образом прервала его болезнь. Лихорадки не было ни вечером, ни ночью, ни утром.
Я осведомился, что есть примечательного в Темир-Хан-Шуре; но на это мне отвечали отрицательно.
Действительно, Темир-Хан-Шура или, как называют сокращенно, Шура, лишь недавно отстроенное поселение. Это местопребывание Апшеронского полка.
Князь Аргутинский [118] , видя, что место это находится среди непокорных и воинственных народов, сделал из него штаб-квартиру Дагестана. Командовал штаб-квартирой во время нашего сюда приезда барон Врангель.
118
Князь Моисей Захарович Аргутинский-Долгорукий (1798–1855) — представитель древнего армянского рода. За взятие аула Гергебиль в 1848 году получил звание генерал-адъютанта. По его приказу в 1833–41 гг. была построена в поселке военная крепость, после чего поселок постепенно стал преобразовываться в город Темир-Хан-Шуру.
К сожалению, барон находился в Тифлисе.
Шура была осаждаема Шамилем, но генерал Скролов [119] успел прийти на помощь, и Шамиль был вынужден снять осаду.
Однажды ночью Хаджи-Мурад ворвался в ее улицы; вовремя была произведена тревога, и Хаджи-Мурад — отбитый, возвратился в горы.
Предание гласит, что место, на котором в настоящее время находится Шура, было прежде озером.
На другой же день после нашего прибытия предание почти осуществилось. Весь город буквально превратился в огромную лужу.
119
Генерал с этой фамилией в списках кавказской армии нами не обнаружен.
С той минуты, поскольку нам нечего было делать в Шуре и лихорадка покинула Муане, оставалось только проститься с нашим хозяином, поблагодарить доктора, спрятать хинин для другого случая и уехать.
Я забыл сказать, что в эту ночь Виктор Иванович со своим багажом присоединился к нам.
Около десяти утра туман рассеялся и погода совершенно исправилась. Снег, который вызвал у Муане жар, исчез сам по себе, как и его лихорадка. Солнце взошло в полном своем блеске, и хотя октябрь [120] был уже на исходе и мы находились на северном склоне Кавказа, но в воздухе чувствовалась какая-то благотворная теплота.
120
Датировка Дюма пребывания на Кавказе весьма запутана из-за разницы в двенадцать дней в календарях, принятых в Европе и в Россия.
Почти в полдень мы прибыли в Параул: простую почтовую станцию, на которой не доставало только одного — лошадей. Разумеется, мы не стали на сей счет вести переговоры со смотрителем; мы сразу пошли в конюшни, но они оказались пусты. На нет и суда нет.
Весьма неприятно проехать в день только двадцать верст.
Из несессера вынули перья, бумагу и чернила; вынули карандаши, бристольский картон и принялись за работу. В подобных случаях это служило нам развлечением.
Ночью лошади возвратились, но это были только две тройки. Наш бедный Виктор Иванович снова должен был остаться.
Мы выехали в десять часов утра.
Ночью была тревога, о которой мы ничего не ведали. Два человека, подойдя к воротам селения, объявили, что они бежали от лезгин; так как лезгины часто прибегают ко всевозможным хитростям, чтобы проникнуть в аулы, часовые пригрозили начать стрелять в них, и те удалились.
Нам дали конвой из десяти человек. Осмотрев все наше оружие, мы двинулись. Через час езды в редеющем тумане мы остановились за четверть мили от деревни Гелли. Она полностью походила на аул шамхала Тарковского.
Перед деревней росла прелестная роща, состоявшая из великолепных деревьев, между ними протекал настоящий пастушеский ручеек Вульсия бедного Эжезиппа Моро [121] . В теплые летние дни все это должно быть сущим оазисом. Под лучами солнца, проникающими сквозь туман, который уже стал рассеиваться, обрисовалась деревня Гелли — великолепный татарский аул, расположенный на высоком холме между двумя высокими горами, основания которых отделялись от основания холма двумя очаровательными долинами.
121
Псевдоним Пьера Жака Руно (1810–1838) — популярного революционного поэта 30-х годов XIX века. Моро жил и закончил свои дни в крайней нищете. Его повести и стихотворения проникнуты тоской.
Жители этой деревни, расположенной в виде амфитеатра, были очень возбуждены. Платформ минарета, возвышавшегося над аулом, вершина горы, господствовавшая над минаретом — все было заполнено множеством людей, которые, будто по сигналу, устремили глаза в одну и ту же точку. Мы остановились на несколько минут для того, чтобы Муане мог набросать эскиз, потом крупной рысью двинулись в Гелли.
Там происходило нечто чрезвычайное, и мы немедленно узнали причины этого волнения.
Речь шла о лезгинской экспедиции, о которой уже три дня толковали, как о чем-то неопределенном, но угрожающем.