Кавказская война. Том 2. Ермоловское время
Шрифт:
Было два-три случая и мелких разбоев, совершенных малыми шайками, вероятно, отделявшимися все от той же пятисотенной партии. Так, седьмого февраля пятнадцать человек кабардинцев появились в степи около села, принадлежавшего генерал-майору Столыпину. Четверо из них напали на ехавших в арбе двух мирных кабардинцев и завезли их на помещичье гумно, где были уже остальные одиннадцать хищников также с добычею, состоявшей из отставного солдата, женщины, двух мальчиков, двух лошадей и трех пар волов с повозками. Партия осторожно выждала на гумне вечера и только уже тогда, посадив женщину и двух мальчиков на лошадей, отправилась с ними вверх по реке Золке; солдата изрубили, мирных же кабардинцев, провезя несколько верст, связали и бросили среди степи в их же арбе, запряженной волами.
Семнадцатого февраля, ночью, небольшая шайка повторила нападение на моздокские хутора, называемые Соколова, захватила двух казачьих детей и угнала по ста восьмидесяти штук лошадей и рогатого скота.
Большая пятисотенная партия закубанцев между
Тогда Сталь увидел необходимость возвратиться к своему прежнему проекту и выставить отряд майора Курилы на Малке, не в дальнем расстоянии от Каменного Моста, возле которого сходятся все арбяные дороги, ведущие из Кабарды к Кубани. В то же время Кацыреву было приказано подвинуться к Баксану, чтобы, с одной стороны, поддерживать отряд майора Курилы, а с другой – угрожать аулам Мисостовых и Атажукиных. Для прикрытия же Ставропольского уезда вызвана была часть войск из Чечни и составлен особый также подвижной отряд, расположившийся в городе Александрове и в Круглолесском селении.
Одиннадцатого февраля Кацырев уже был у Кызбуруна, восемнадцатого он отогнал в Баксанском ущелье значительные стада, девятнадцатого за рекою Гунделеном истребил аул со всеми хуторами узденя Мансоха, а двадцатого проник в ущелье Табашин и после жаркого дела истребил два аула, принадлежавшие Мисостовым и Атажукиным. Во всех этих аулах отряд потерял одного офицера и двадцать нижних чинов убитыми и ранеными.
Одиннадцатого марта Кацырев шел уже по направлению к горам; но здесь, при самом же начале движения, он был открыт конной партией кабардинцев в сто пятьдесят человек, направлявшихся под предводительством известного Таусултана Атажукина для разбоя на линию. Атажукин разослал во все стороны гонцов с извещением о движении отряда, приказав отгонять с равнин табуны и стада и собираться для защиты. Казаки, на глазах которых угоняли скот, пытались воспрепятствовать этому, но везде встречали сильные партии и успеха не имели. Тем не менее, в течение семи дней, при беспрерывной перестрелке, пять больших аулов, не считая отдельных хуторов, кошей и кутанов, были истреблены до основания. Между ними аул владельцев Касаевых защищался так упорно, что раздраженные солдаты Кабардинского полка перекололи в нем всех, не успевших скрыться,– и мужчин, и женщин.
В это время в Кабарде появились грозные прокламации Ермолова, требовавшие покорности, но обещавшие пощаду всем, кто добровольно выйдет из гор и поселится на равнине. Кабардинцы, действительно, изъявили готовность покориться, но под тем непременным условием, чтобы им дозволено было остаться в ущельях; в залог своей верности они предлагали выдать всех русских пленных. Им было отказано и объявлено, что все, остающееся в горах, будет признаваться открыто враждебным России. Тогда, устрашенные погромами Кацырева и не видя другого исхода из своего положения, многие кабардинцы мало-помалу стали склоняться на предложение Ермолова, и в течение уже марта вышло на плоскость четырнадцать больших аулов, в которых насчитывалось до девятисот сорока пяти домов. Большая часть из них осела по левому берегу Терека, другие расположились по Уруху, Баксану и по небольшим речкам. Переселенцы, прибывшие с семействами и со всем имуществом, стали сперва бивуаками, откладывая постройку домов до весеннего времени.
К сожалению, положение их оказалось весьма критическим. С одной стороны, им постоянно угрожали буйные, злобствующие на их покорность и не хотевшие выходить из гор кабардинцы, с другой – по печальному недоразумению они были разбиты и ограблены самими же русскими. Едва переселенцы стали на своих местах, как на них налетели отряд штабс-капитана Токаревского из Елизаветинского редута и мирные чеченцы, под командой капитана Чернова, из Моздока; несколько человек было убито, несколько захвачено в плен, стада отогнаны, имущество разграблено. Встревоженные власти поспешили прекратить смятение. Переселенцам с лихвой возвращено было все, что они потеряли, но нужно было опасаться острой вражды между кабардинцами и чеченцами, и кабардинцы, действительно, уже просили позволения ограбить чеченцев. Токаревскому был сделан строгий выговор. “Непростительно,– писал ему генерал Вельяминов,– если не знали вы, что аулам сим позволено от правительства жить на занимаемых ими местах с обещанием, что никакого вреда им не будет; еще непростительнее, если известно вам было означенное позволение, и вы заведомо нарушили данное главнокомандующим слово”. Гроза чеченцев, Чернов, не лишился места только благодаря заступничеству Грекова. “Не могут быть мне неизвестны недостатки Чернова,– писал он Ермолову,– но этот человек необходим, и не по тем сведениям, которые он доставляет,– эти сведения я получаю и от лазутчиков,– но за его необыкновенную храбрость, которая наводит страх на все чеченское население”.
Все эти обстоятельства затрудняли дело переселения кабардинцев на плоскость. Остававшиеся в горах старшины и князья всеми силами старались не допускать и мысли о переселении. Состоялось даже между ними большое совещание, на котором присутствовали многие закубанские кадии, и положено было: если им не удастся испросить себе у русских властей
Уже некоторые из переселенцев, напуганные угрозами, бежали обратно в ущелья. Задача русских властей чрезвычайно усложнилась. Нужно было заботиться в одно и то же время и об охранении границ, и о защите переселенцев, и о создании препятствий кабардинцам к выселению за Кубань, куда их сманивали владельцы. В таких обстоятельствах и чтобы наконец положить предел кабардинской дерзости, Кацырев вынужден был сделать еще две экспедиции. Двадцать пятого марта он вошел в Чегемское ущелье и истребил аулы Тамбиева, а второго апреля двинулся на речку Нальчик и занял аулы Шаупцова и Кондорова. Здесь отряд остановился для наблюдения за общим собранием кабардинцев, которое также подвинулось к Нальчику. Кабардинцы несколько раз присылали к Кацыреву депутатов с просьбой дать им свободно совещаться, удалив отряд к Малке или к Тереку. Кацырев ответил, что согласен сделать это, если ему дадут в аманаты шесть князей из почетнейших фамилий и старшего кадия. Кабардинцы отказали. Тогда Кацырев, видя, что они только стараются выиграть время, четвертого апреля сам быстро двинулся к месту сборища, которое едва успело рассеяться. Аул владельца Каспулата Канчукова, где оно происходило, был занят и истреблен после недолгой, но горячей перестрелки. Русские потеряли здесь десять человек, со стороны кабардинцев было убито и ранено также только человек пятнадцать, но в этом незначительном числе были ранены оба сына Арслан-бека Бесленеева, Тембот и Адыг, и последний смертельно, был ранен также старший эфендий кабардинского народа и бесленеевский кадий.
Влияние закубанцев на кабардинские волнения не подлежало сомнению, и чтобы заставить их заботиться больше о собственной своей обороне, чем о политической судьбе кабардинцев, Сталь, одновременно с последним движением Кацырева, приказал донскому полковнику Победному сосредоточить сильный отряд в Воровсколесской станице и сделать набег в верховья Кубани, чтобы отогнать конные табуны, принадлежавшие абазинцам. Победнов, имея в сборе до семисот казаков, ногайцев и бабуковцев, второго апреля перешел за Каменный Мост и быстрым движением не только захватил значительный конский табун, но и отару овец более чем в шесть тысяч голов. Абазины, слабые числом, застигнутые врасплох, не могли и думать об открытом сопротивлении и лишь устроили засаду в тесном ущелье на пути отступления отряда. И вот, едва скучились в ущелье овцы и лошади, абазины открыли пальбу, произведя невообразимую сумятицу в испуганном стаде. Войска поставлены были в положение затруднительное; к счастью, удачный картечный выстрел заставил неприятеля покинуть засаду, и отряд Победнова без потери вышел к Баталпашинску.
Отряд Кацырева, занимая в Нальчике центральную для Кабарды позицию, чрезвычайно стеснял кабардинцев, и одна депутация за другой являлись к нему. Но на все попытки начать переговоры он отвечал требованием безусловной покорности и отсылал депутатов ни с чем.
Кацырев расчетливо, но смело пользовался всеми случаями вредить кабардинцам. Был, например, такой случай. Один из известнейших разбойников, Якуб-бек, уже переселившийся на плоскость, явился к нему с известием, что близ старого аула узденя Аджи Тамбеева пасется табун в тысячу голов и что можно захватить его, если действовать скрытно и осторожно. Кацырев знал Якуб-бека за мошенника, на слова которого положиться было опасно, но, с другой стороны, ему было известно также о кровной вражде его с узденями, которым принадлежали лошади, и он решился воспользоваться его указаниями. Семнадцатого апреля, как только в лагере пробили вечернюю зарю, Кацырев тихо поднял отряд и ночью повел его на реку Кешпек. На рассвете казаки увидали табун. Но пока они скакали во весь опор, табун уже был загнан в лесистое ущелье, и им удалось отхватить только косяк в восемьдесят лошадей. В то же время другая часть казаков вскочила в аул Аджи Тамбеева. Человек двадцать пеших горцев, захваченных в нем, заперлись, в сакле, объявив, что будут драться насмерть. Сакля была каменная, и казаки, ограничившись наблюдением за нею, дали знать в отряд. Оттуда поспешно прибыли две роты старого Ширванского полка. Кабардинцам предложили сдаться – они отвечали выстрелами. И когда из русских рядов выбыло несколько человек, Кацырев велел взять саклю штыками. Озлобленные ширванцы ринулись на приступ. Храбрый капитан Красовский первый вскочил в выбитую дверь и первый пал на пороге ее, сраженный пулей, еще несколько солдат было ранено, но остальные ворвались и истребили всех без пощады. Восемнадцать трупов, вытащенных из сакли, были так обезображены, что бывшие в отряде мирные кабардинцы не могли узнать ни одного из них.