Кавказские новеллы
Шрифт:
Внутри кареты начался ад для молодой матери. А супруга бывшего тифлисского губернатора отважно выскакивала из кареты всякий раз, когда проезжали ручей или речку, чтобы смочить платок для горящего лба ребенка, хотя это было опасно для путешественниц, ибо, как теперь они знали, каждый куст мог таить в себе ловца чужой неволи.
Между тем, они мчались то по просторной равнине, то по теснине, проехали сквозь природные ворота, гораздо менее высокие, чем Дарьяльские, и, наконец, выехали к Татартупу, стоявшему на месте старинных аланских городов
Когда-то там вовсю кипела жизнь, пока в своих яростных сражениях золотоордынские Тохтамыш и хромой Тимур не разрушили и не сожгли их дотла.
Каждому православному, кто ныне проезжал высокий минарет, уцелевший в той ужасной схватке, всегда казалось, что на нем навечно запеклась кровь невинно убиенного князя Михаила Тверского, обманом зазванного в татарский стан и коварно казненного.
Фредерика была всецело сосредоточена на опасности для жизни самого незащищенного на свете существа – ее малютки.
Слабый цветок, брошенный под колеса этой жизни, казавшейся столь обманчиво удачливой, а на самом деле столь смертельно опасной для любого человеческого существа, будь то генерал армии или крошечная Катарина.
На Кавказ супруги больше никогда не возвращались, навсегда уехав в Венецию, где Вильгельм фон Фрейганг служил главным консулом России. Оба они, не будучи кровно русскими, тем не менее, несли по жизни дух этой страны, дом их чаще всех был посещаем русскими аристократами, поэтами, художниками. К середине века Вильгельм оставил Фредерику вдовой.
Очень часто своевольная Судьба может менять местами, казалось бы, незыблемых исполнителей, которым сама же распределила роли. Тогда тот, на кого падал свет, оказывается в тени, а тот, кто должен был всегда стоять за спиной, может выйти из тени…
О Вильгельме фон Фрейганге нет упоминания ни в одной российской энциклопедии, хотя он тогда же отравился в Персию готовить знаменитый Гюлистанский трактат, перевернувший судьбы множества народов тогдашней Евразии, веками искавших защиты у России от захватов и кровопролитий…
Это было весьма значительное событие и для России, когда 12 октября 1813 года в урочище Гюлистан, при речке Зейве, был заключен мир, в результате которого к ней окончательно отошло множество ханств: Бакинское, Генджинское, Дербендское, Кубинское, Карабагское, часть Талышинского, Шекинское и Ширванское, Грузия, Имеретия, Гурия, Мингрелия и Абхазия – ставшими российским югом Кавказа – Закавказьем!
Такие согласительные победы знал в свое время только персидский царь Кир.
Персия, стоящая в самом центре Старого Света, имела с Россией ту неразрывную географическую связь, которая соединила две страны в единое пространство от Ледовитого океана до Индийского.
И не было ни у какой третьей страны иного пути на Запад или на Восток, как только через Персию и Россию!
Отныне русские торговцы беспрепятственно везли в Персию сахар к чаю, который персам продавала Англия. Персы же везли в Россию шелка
Ко всему, российский флот обрел власть на Каспийском море.
Оба государства обменялись консульствами, и с тех самых пор Персия больше не могла оставлять бесправными россиян и отбирать имущество тех из них, которым случалось умереть на ее земле.
Вне всяких сомнений, Вильгельм фон Фрейганг был высокопрофессиональным дипломатом, исполнявшим работу своего ведомства безупречно, в силу врожденной немецкой педантичности, хорошего университетского образования и здорового карьеризма.
Ибо, как всегда в деле заключения договоров о мире, в Гюлистанском трактате очень многое зависело от исполнителей воли российской стороны.
Но, даже в условиях достигнутого двухстороннего мира, в гаремах Персии продолжали томиться русские женщины, похищенные и проданные турками, страдали в рабстве русские солдаты, попавшие в плен.
И оттого героем российской дипломатии в Персии во времени остался не педантичный Вильгельм фон Фрейганг, а Александр Грибоедов, тот, кто спустя пять лет с саблей наголо шагнул к стотысячной толпе взбешенных фанатиков ислама, в защиту чести и достоинства своего Отечества, и был растерзан той толпой!
Все же человечество чаще волнует постижение мира не столько холодным умом, сколько горячо чувствующим сердцем!
По прошествии лет, когда у Фредерики притупилась боль потери маленькой дочери, она плыла по венецианскому каналу, и рослый гондольер неожиданно напомнил образ давнего кавказского спасителя, несомненно, посланного Богом в ответ на ее горячий призыв.
Ничто никогда не взволновало ее в Риме, Венеции или Париже настолько, чтобы забылась та первая и последняя поездка на Кавказ.
При стечении всех обстоятельств, той дороге суждено было стать главным событием в жизни Фредерики, наполнившим память сердца жестокой болью, всегда тщательно скрываемой, как только умеют скрывать от посторонних глаз очень сдержанные по природе или по своим убеждениям личности.
Светлыми венецианскими вечерами писала Фредерика свои воспоминания о Кавказе, адресуя эти письма явно придуманной подруге в Петербург, не предполагая задеть чьи-то сердца.
Однако случилось так, что книга этих писем покорила Европу. С огромным успехом ее издавали в Париже, Лондоне и Амстердаме, переиздавали в Гамбурге и Санктъ-Петербурге.
То, что вышло из-под ее тайного пера, волновало всякого, кто это прочитывал: там содержалось безыскусное признание простых и понятных во все времена истин, когда в ответ на ужас и страдание, идет к тебе помощь, в основе которой лежит проявленная библейская любовь к ближнему.
А в глубине книги таилось откровение и о кавказских похищениях, и тут уместно сказать, что иногда вести о происшедшем идут слишком долго – через границы тысячелетий и окольными путями – через всю Европу!