Кавказское сафари Иосифа Сталина
Шрифт:
Допрос вел один Какучая, не вставая с кресла и ничего не записывая.
«Предварительное расследование», если конечно то, что делалось в этом вер-тепе, можно было так назвать, шло вокруг моей «контрреволюционной дея-тельности». Мне клеили обвинение со следующей формулировкой:
«Борис Тидо, арестованный в 1939 году за антисоветские разговоры, показал, что студенты Абхазской группы Новочеркасского Индустриального института:
1. Джих-оглы М.А.
2. Миканба З.М.
3. Амичба Е.Ш.
4. Гицба Т.Х.
5. Меладзе Н.Т.
6. Чаланзе Л.К.
7. Торосян Б.А.
входили в контрреволюционную организацию троцкистского направления, корни которой тянулись из ЦИКа* Абхазской АССР…».
Сам Какучая как старый, опытный работник органов не мог верить
Я решил не сдаваться. И все отрицал. Тогда Варлам Какучая приказал своим подчиненным бить меня. Я был молод и тощ, Калинину ничего не стоило ск-рутить меня в бараний рог…
Я два раза терял сознание. Кажется, меня приводили в чувство традиционным для камеры пыток методом — холодной водой. Какучая настаивал, чтобы я соз-нался и в распространении слухов о том, что Нестора отравил Берия. Требовал указать, где находится архив. «Тебе известно, куда эта тварь запрятала бумаги Лакоба!?». Под «тварью» он подразумевал мою несчастную сестру.
«Может быть, ты откажешься, что несколько лет жил в Турции», — ухмыляясь, спросил нарком.
«Жил. Но ведь мне тогда едва минуло десять лет!»…
Наступил рассвет, и они решили, что на первый раз с меня хватит. «Уведите его, — сказал Какучая, — но завтра этого мерзавца будете бить шомполами».
Я еле стоял на ногах. Но куда хуже было думать о завтрашнем дне. Я плакал как ребенок, ибо боялся шомполов, и опасался, что не выдержу избиений и ого-ворю своих товарищей. Я хотел смерти: спокойной, без истязаний и пыток…
Но пытки стали такой же потребностью чекистов, как хороший обед, вино и женщины. Бывший директор сухумской русской средней школы № 10 К.Дзидза-риа, рассказал мне в тбилисской пересыльной тюрьме, что его длительное время держали в «каменном гробу», площадью в 2 кв. м и высотой в 1,5 ме-тра. Этот «саркофаг» соорудили из рваного камня, здесь не было ни стока, ни отдушин. С потолка все время капала на голову зловонная жидкость, в туалет не водили, но при этом кормили по арестантским меркам довольно прилично. Легко было представить себе санитарное состояние в этом «камен-ном гробу».
В чем его требовали признаться, Дзидзария не рассказал. Не сообщил он и о том, «дожали» его в НКВД или нет. Но разве я посмел бы спросить об этом у человека, которого бериевские изверги довели до отчаяния.
А бывший главный бухгалтер совнаркома Абхазии Джамал Мехтербашев по-ведал мне о судьбе абхазского наркома просвещения З.Зантариа, с которым тот некоторое время содержался в одной камере. Как-то, Зантариа отвели на допрос. Он отказался дать требуемые показания, и в отместку за это нарком ВД Аб-хазии Чичико Пачулия размахнулся и со всей силой ударил наркома просве-щения по мягкому месту. Зантариа, скорчившись от боли, упал на колени. И со стоном сообщил: «А ведь у меня геморрой!». Наивный экс-нарком ду-мал таким образом вызвать сочувствие у сотрудников НКВД. Но его жало-бу Пачулия и работники следственного отдела восприняли как хороший анекдот. И едва не упали со смеху. Затем нарком ВД что-то шепнул на ухо одному из своих подчиненных, тот покинул помещение, но через десять-пя-тнадцать минут вернулся. Пока он отсутствовал, Пачулия успокаивал Зан-тариа. Мол, не беспокойся и не двигайся, сейчас мы облегчим твои стра-дания. Сотрудник НКВД вернулся не с пустыми руками. Он принес поллит-ровую бутылку. Но как только чекист подошел к Зантариа, на бедного экс-наркома, как по команде, напало несколько других сотрудников ВД. Они сх-ватили его, раздели и распластали на полу, а Пачулия с размаху воткнул ему в зад горлышко бутылки, полной кипятку…
Но о столь богатом воображении чекистов я не мог и догадываться, когда ле-жал на нарах и ждал очередного допроса. Однако на следующий день Какучая меня не вызывал. Зато велел перевести в другую камеру.
Наверное, лучше было бы, если бы меня еще раз избили мокрой веревкой. Ибо
мне пришлось сорок один день провести в компании с безумцем. Это был брат того абрека, которого приютил Агрба. Молодой крестьянин, почти мой ро-весник.
Его арестовали в родном селе, куда чекисты приехали по доносу поздней ночью, соблюдая все принципы конспирации. Они взяли в кольцо дом, где жили братья Ахиба* со
Затем меня снова перевели. На этот раз в одиночную камеру. Через какое-то время я услышал стук, — не произвольный стук, когда от нечего делать бьют кружкой об стену, а призыв «Внимание!» по тюремному алфавиту перестукива-ния, который я к тому времени неплохо выучил.** О, боже! Это был Рауф, мой племянник, сын Сарие и Нестора. Мы не виделись два года…
Кто-то из сокамерников Рауфа узнал меня в тюремном коридоре и сообщил, что я сижу в соседней «одиночке».
Его недавно привезли из Тбилиси. Именно он, Рауф, передал мне тогда по алфавитному перестукиванию все, что успел о той страшной очной ставке, которую предпринял Берия, чтобы добиться от Сарие признания. Бедный мой племянник предупредил меня, что если я случайно окажусь в одной камере с Константином Ина-Ипа,*** то должен «держать язык на замке». Ибо Константин Инал-Ипа — провокатор.
Инал-Ипа был одним из главных обвиняемых в процессе 1937 года над Абхазскими партийными и советскими руководителями. По приговору он под-лежал расстрелу, но его решили использовать как провокатора и обличителя, и сохранили на время жизнь.
В 1940 году его видели в Драндской тюрьме, а впоследствии и в других изоляторах НКВД, куда он направлялся для сбора информации. Этот Иналипа сыграл решающую роль в трагической судьбе Рауфа, Сарие и многих близких к нам людей, равно как и еще один провокатор, Кобахия, который неожиданно будет освобожден из мест лишения свободы, обласкан в Гудаутах, устроен на работу. Однако, вскоре, по прямому заданию Берия, НКВД инсценирует очередной арест Кобахия. По заранее собранным спискам, в составлении коих активное участие принимал Кобахия, начались аресты. Было схвачено 42 человека, — все, представители творческой и технической интеллигенции. Их расстреляют, но смертной казни не избежит и провокатор Кобахия, который к тому времени будет не нужен НКВД.
Не меньшую роль в массовых репрессиях в Абхазии исполнит и тогдашний председатель СНК автономной республики Делба. Тот самый Делба, который дойдет до последней степени низкопоклонства и назовет сына — Лавбером **** (Лаврентий Берия).
Перед моим арестом в 1939 году наш сарай посетила незнакомая женщина средних лет. В тот момент, когда она вошла к нам, меня не было дома, и, вернувшись, я сначала подумал, что пришли за мной. Незнакомка оказалась че-ловеком опытным и наблюдательным, она успокоила меня, ибо поняла, что я волнуюсь. Она мол, явилась с самыми лучшими намерениями. Под большим секретом гостья рассказала, что несколько дней назад ее освободили из внут-ренней тюрьмы НКВД Грузии, где она долгое время содержалась вместе с Сарие, что ей с большим трудом удалось, притупив бдительность тюрем-ной стражи, пронести на волю кое-какое рукоделие и записку Сарие Ахмедов-ны. Она клялась, что приехала из Тбилиси специально для того, чтобы выпо-лнить поручение Сарие.
В доказательство всего сказанного она передала нам несколько платков, на которых были вышиты слова: «сыну Рауфу», «Дорогой маме», «брату Мусто». Я начал читать записку, и сразу же узнал почерк сестры. Помню, что она пи-сала: «Берегите маму и Рауфа!». Мама и я рыдали. Незнакомка уверяла нас в том, что Сарие неизвестно об аресте Рауфа, что она чувствует себя превосход-но и очень скоро ее должны освободить. Мы радовались как дети, потому что нашей наивности не было предела.
И только перестукиваясь с Рауфом, я понял, что эта женщина была провока-торшей, ведь Сарие прекрасно знала, где находится ее сын, ибо в 1938 году у нее на глазах его зверски избили следователи НКВД. Что касается записки и почерка, в котором я узнал руку сестры… Она могла написать нам с единствен-ной целью успокоить, вселить надежду. Имело ли смысл говорить правду, вно-сить в наши смятенные души куда больше тревоги. И они, — в первую очередь палачи, а затем уже и провокаторы, — воспользовались этими чувствами. Чувст-вами привязанности и любви к родным.