Кай

Мир Ян

Мне непривычно, чуждо, непонятно, когда кто-то старается ради меня. И вместе с тем в моей груди приятным теплом разливается что-то такое хрупкое, тонкое. Такое, что хочется прятать ото всех, пока оно еще не окрепнет, не обретет уверенность и не заполнит собой все мое тело.

– Спасибо, – говорю Аерину.

На этот раз слово с легкостью вырывается из моего горла, не оставляя после себя неприятных ощущений. Я действительно ему благодарен и чувствую вину за то, что с самого начала не оценил его стараний.

Аерин еще шире расплывается

в улыбке. Для него услышать от меня «спасибо» – самая высшая награда. И не потому, что я редко бываю благодарным или практически не разговариваю. Просто он каким-то образом понимает – мне сложно произносить такие простые слова, сложно выставлять на обозрение свои чувства.

Разворачиваюсь и шагаю по направлению к своему дому, оставляя Аерина позади.

– Кай! – кричит он мне вдогонку. – Приходи без Герды!

Гитара в чехле греет спину. Губы против воли растягиваются в улыбке, которую никак не удается убрать.

Надеюсь, я смогу вернуть Аерину хотя бы часть той доброты, которую он, не жалея, тратит на меня.

Ноябрь

– Ты издеваешься, Йенс? – в очередной раз не выдерживает Свен.

Я сижу на железном ящике с ржавыми боками недалеко от Аерина. В моих руках точно такой же листок бумаги в крупную клетку, который сейчас сжимает в пальцах бас-гитарист. Хеин, прислушиваясь к разговору, меняет мощность на переносном обогревателе. Раздается щелчок.

Сейчас середина ноября. Остров, на котором расположен наш городок, со всех сторон продувается холодными ветрами.

– Я всего лишь заменил несколько аккордов. – Йенс пожимает плечами и подходит к микрофону, бьет по нему указательным пальцем, проверяя наличие звука.

В этом нет смысла. Микрофон подключен, и Йенс прекрасно это знает. Но сейчас он готов делать что угодно, лишь бы не встречаться взглядом с участниками группы.

– Несколько? Да ты чуть ли не всю песню переделал! – продолжает спорить с ним Свен. – И, между прочим, далеко не в первый раз.

Я пробегаюсь глазами по коряво прописанным аккордам. Часть из них перечеркнута в листе и там же исправлена на новые. Аерин заглядывает через мое плечо в бумажку. Старательно делает умный вид, а затем утыкается обратно в позаимствованную из библиотеки книгу по художественной анатомии человека. Последние три с половиной месяца он усиленно мучает своего учителя живописи разнообразными вопросами насчет форм, теней, построения перспективы. Наставник, удивленный таким внезапным порывом к искусству, с удовольствием рассказывал все нюансы и делал зарисовки в блокноте Аерина, исправляя уже готовые рисунки. Правда, вскоре устал день за днем отвечать на нескончаемый поток вопросов ученика. Пару раз он даже прятался от Аерина или, завидев его на горизонте, резко сворачивал в другую сторону. Но я знал, что все эти жалкие попытки бессмысленны.

– Кай, скажи ему, – отрывает меня от разглядывания книги Свен, тыча пальцем на вокалиста.

Смотрю в серые миндалевидные глаза

бас-гитариста. Тот ежится, читая застывший вопрос у меня на лице: «Ты в своем уме?» Сейчас говорить что-то Йенсу означает добровольное желание лечь на асфальт перед медленно надвигающимся на тебя катком. Свен стискивает пальцами гриф гитары, продолжая держать в другой руке полученный листок от вокалиста.

– Хеин? – уже менее уверенно подает голос Свен, обращаясь к барабанщику.

Тот, как обычно, сидит за установкой с закрытыми глазами. Слыша свое имя, вопросительно приподнимает одну бровь, не меняя позы.

– У нас до концерта меньше месяца, – говорит Йенс, поворачиваясь спиной к двери гаража.

На его лице застыло напускное спокойствие.

– Тогда какого фига ты меняешь в пятый раз мелодию? – повышает голос Свен.

Я наблюдаю за этими двумя, пока Аерин, усиленно пыхтя, пытается перерисовать из книги в альбом набросок человека с помощью огрызка карандаша. Чувствую, учителю по живописи завтра придется туго.

– Потому что группа «Северный фьорд» должна сыграть безупречно, – тоном, не терпящим возражения, произносит Йенс.

Ну да, конечно. Прячу ироничную улыбку за листом бумаги. Гитара зажата между коленями. Я, Хеин и Свен – второй состав группы. Первый развалился, когда трое участников покинули остров по разным, не зависящим друг от друга, причинам. Как раз именно они и выступали в пабе у отца Хеина два раза в месяц. Так что тот концерт, о котором постоянно твердит Йенс, у нынешнего состава будет первым.

Не желая смотреть на спор, утыкаюсь взглядом в альбом Аерина и с удивлением замечаю, что есть прогресс. Небольшой, но все же заметный. Пальцы и ребро ладони его правой руки перепачканы грифелем карандаша. Даже на щеке появилось небольшое пятно.

– Ладно. Пора по домам, – прерывает молчание Йенс, натягивая на себя объемную куртку. – Я еще родителям должен помочь.

В верхней одежде он напоминает круглый шар на тоненьких ножках. И честно, со стороны, наверное, можно было бы посмеяться, если бы не одно но. Нам всем благодаря «богатому» разнообразию дешевой одежды в нынешних магазинах приходится копировать стиль друг друга. Мой пуховик выглядит на мне так же нелепо, как и куртка на Йенсе. Но меня это не смущает, потому что из-за его объемности и толщины я практически не чувствую прикосновения людей. Вот такая вот своеобразная броня. Правда, раскрывать этот секрет другим не тороплюсь.

Застегиваю чехол и вешаю его на плечо. Жду, пока Аерин сложит потертую книгу, альбом и карандаш в рюкзак. Когда все готовы, прощаемся с Хеином и выходим из гаража его родителей на улицу. Снег скрипит под нашими высокими шнурованными ботинками из кирзы, которые различаются между собой только царапинами и потертостями.

– Свен, как у тебя с подошвой? – задает вопрос Йенс, накидывая на голову капюшон.

– Нормально, а что?

Они говорят обычным будничным голосом, позабыв про свой совсем недавний спор.