Кайл Соллей
Шрифт:
Урегулировал всё Валент. Пришел, поговорил, слово за слово, выпили, рассказал байку. Посмеялись. Потом ещё одну. Не знаю, как у него это получалось, так легко и непринужденно общаться, тем более с представителями разных народов, но под конец вечера мы уже сидели вшестером, я, Снорре, Валент и сильно потёртые норды – Тур, Йон и Магнус Пальцы.
Так что это чистая случайность.
Когда Снорре, Тур и Магнус вовсю привалились мордами на стол, положив для удобства свои лапища, а Валент ускользнул по своих хозяйским делам, Йон, самый старший по возрасту, похожий на седовласого ворона, впервые за вечер сделался грустным и одновременно - разговорчивым. Коверкал слова на всеобщем, сильнее, чем когда был трезв, но смысл стал более понятен.
–
Голова его при этом непроизвольно дергалась, лицо поворачивалось чуть левее, то правее, как у поврежденной стрелковой башни ПВО.
Я ответил ему на ещё более ужасном нордском, раз уж Снорре учил меня языку, надо практиковаться. Или винное зелье сделало самоуверенным.
– Можно просто Кайл. Барон мой отец. Строго говоря, остальные – просто члены семьи. Как король – один, остальные погулять вышли. Не спрашиваю, потому что так привык. Что захотите, то сами расскажете.
– Ну да, ну да. Знаете, когда в груди рана. Груз. Задание, которое не получается выполнить, оно просится наружу, и рассказываешь, коль собеседник достойный. Герр Кайл.
История наша простая и страшная. Мы даже не народец. Представители трех обычных родов ледяного края. Рыбу ловили, в походы ходили, дома строили, дрались, свадьбы гуляли. Живем на далёком-далёком севере, где дышат ветрами морозные великаны, у холодного фьорда Куббкрёкен. Слыхали, что такое фьорд? Знаете, почему вашего мальца за своего не приняли? Не верьте нордам, что поют веселые нескладные песни про свою родную землю. Нет. Мы ненавидим свой мир. Наш мир – это тоска и ненависть. Это проклятые темные скалы, упирающиеся ногами в ледяную даже летом воду. Серое безрадостное небо. Дом для тысячи крикливых безмозглых птиц. И холодно как в Хель. Холод как смерть, он везде. В каждой щели. На дне миски с похлебкой. На кончиках сапог. Дует из оконной щели. Пробирается в постель. Дышит, как из отрытой при помощи кирки и заступа могилы.
Но мы живем. Привыкли. Делаем вид, что любим эти грёбанные скалы. Где скудная холодная грязь между камнями, что не дает роста зерну. Где скот не накармливает бока за короткое лето. Всё время хочется жрать. И холодно, даже сидя возле огня, испив прокисшего пива. И духи Севера дышат без устали, каждый день и ночь, превращая скалы в ледяную постель.
И вот, мы отталкиваемся от злых голодных черных скал и плывем. Но запад. На восток. На юг. Хоть к великанам в пасть. Мы горим ненавистью и злобой. Боль дает нам силы. Мы не боимся смерти и боли от ран. Вся наша жизнь - боль и гнев. И в короткое время битвы, на земле и на воде мы можем отплатить хоть кому-то за свои страдания. И пусть никто не будет ждать пощады, потому что нордов никто никогда не жалел.
А жители Кубба? Покойники! Великан Бёк проснулся. Сначала он снял снежную шапку. Стал тёплым. Теперь не гора, а ётун. Верите в ётунов? Это такой древний каменный великан. Мы не думаем, что Бёк проснется и примется шагать как в сказках предков, хотя было бы здорово чтоб он убрался подальше. Сердце его становится жарче день ото дня. Он уже дышит, и это дыхание убивает всё живое. Мертвая трава, мертвые деревья, мертвая горная коза возле которой валяется дохлый падальщик. Четыре года это продолжается и становится только хуже.
Когда примется плевать огнем, сожжёт всё, до чего дотянется, разогреет даже ледяное море, а потом примется извергать черный дым, Столб дыма, плотный, до самого Асгарда. Закроет собой небо, станет кидать огромные камни на многие мили. Засыплет мир мёртвым пеплом. Но мы-то к тому времени уже подохнем, конечно. Наша земля проклята старыми богами. Как это у вас, у христиан, называется? Вулкан?
– Вулкан тоже языческое слово, мой друг Йон.
Норд скривился и, не глотая, влил в себя полкружки подкисшего пива, потянулся к кувшину, чтоб налить ещё. Его голос и глаза были сердиты и неприятно трезвы, несмотря на количество выпитого.
– Никуда не денешься от
– Видимо, не поставщика гробов для всех жителей.
Он кивнул.
– Многие северные роды уже сотни лет уезжали и уезжали. Семьями, поодиночке и целыми деревнями. От конунгов до нищих голодранцев. Туда, где потеплее. А ведь везде теплее, чем у нас, герр Кайл. И мы – ищем. Скитаемся от ярла к герцогу, от порога и до порога, кланяемся, как потерявшие всякую гордость бродяги. Примите нас к себе, примите…
Он отодвинул стул, чтобы раскланяться передо мной, смешной, одновременно невероятно злой и всё же совершенно пьяный. Подхватил его, чтоб не упал, перекинул руку себе на шею и потащил к выходу. В сад. На свежий воздух. Глаза его полыхнули гневом, оттого что я посмел прикоснуться к нему, но норд покорно дал вынести и положить себя на травку, спиной к какому-то сарайчику. Я по-простецки привалился рядом. Нордманнский скиталец, хоть и не был способен переставлять ноги, всё ещё пребывал в ясном сознании.
– А не пожалеешь потом что оставил свою родину, герр Йон?
– Клянусь всеми старыми и новыми богами, слезинки не пророню.
Ярко светили звезды. Над головой пролетела беззаботная летучая мышь. Мы продолжили этот разговор в завтрашний полдень.
* * *
Утро. Столовая зала Спарты. Протрезвевшие, умытые, с расчесанными волосами и бородами, опрятные норды не были похожи на вчерашним пьяниц. И, судя по их хитрым рожам, имели разговор.
Усадили, заказали трапезу, беседу завели издалека. Про погоду на море, форму волн, про коров, про религию. Рассказали, что норды приняли христианство, но не как прочие народы. Священника называют вельди, это слово означает в нордском одновременно и жреца. Вельди отпускает грехи, молится нараспев Иисусу и всем святым апостолам. Но закончив, выходит из храма на задний двор, на капище и с не меньшей серьезностью отрезает ритуальной курице голову в жертву Одину, прося, чтоб не было войны пока мужчины в море. Ремесло вельди – разговаривать с богами от имени людей. У нордов не укладывалось в голове, как в южных королевствах одни стали монахами и гоняли других жрецов за старую веру, сжигая на кострах за колдовство и обзывая старых богов обидными словечками. Жизнь нордов слишком сурова и тяжела, чтобы развлекаться, устраивая конфликты между божествами. Нет. Просто, когда конунги и короли решили, что пора бы поверить в Христа, ему поставили самые большие храмы. Но и старых богов не выкинули на помойку. Как старый меч не выбрасывают, выковав новый, а старый драккар не сжигают, а вытаскивают на берег, переворачивают и превращают в жилище. Старые боги никуда не ушли, хотя говорить об этом с чужаками не принято.
Своими разъясняющими речами, пока мы со Снорре кушали бобовую похлебку, пришли к простой мысли и просьбе.
Оказалось, что Бюжи не принимают их как послов. Вообще разговаривать с ними не хотят. Даже не отказывают в просьбе, вообще не получается поговорить. Вручить дары, преклонить колени и всё такое. И коль скоро Кайл Фернан Соллей их высокородный родственник (вчера Снорре растрепал по пьяни) – просят меня договориться о встрече, обещая некоторые дары мне.
Ещё раз, обстоятельно и неторопливо, в три голоса, степенно перебивая друг друга, они пересказали историю своего селения. Что вулкан родных берегов по имени Бёк просыпается и уже начал убивать иных стариков и младенцев. И теперь они готовы, хоть на службу Хель, хоть к Маврскому королю, но убраться подальше. Но поселения в их родной стране не хотят их принять. Везде голодно. В землях нордов идёт война между кланами и наследниками на престол. Норд на норда. Кровь и огонь. Они принялись искать в других землях, и страна Бюжей уже, наверное, тридцатая попытка найти новый дом. Родные графы Ролланцы из земли Нормандия готовы принять их только как рабов, без оружия и чести. Разделить между селениями. И у графа Конкарно они, кстати, тоже были. Были приняты быстро и так же быстро получили категорический отказ.