Кайсе
Шрифт:
Кисоко сохранила все очарование, которым она обладала много лет тому назад. Нанги был снова пронзен с ног до головы вспыхнувшим в нем желанием, как это было, когда он впервые увидел се десятки лет назад. Как он хотел бы узнать ее в великолепии се юности. Рот с полными губами бантиком, таивший скрытые обещания, простодушные глаза, в которых затаился огонь, точность и сдержанность движений, говорящие явно об изяществе и уме, — все это оставалось таким же, как он помнил. Но конечная привлекательность ее слегка асимметричного лица была в ее едва уловимом намеке на терпимость,
Часто Нанги, ворочаясь с боку на бок в лучах утреннего света, падающего на него через прозрачные занавески, представлял ее себе в виде католической монашки. Эта его тайная фантазия прошедших лет была для него запретной, но невыразимо прекрасной.
— Кисоко, — сказал он теперь, его голова все еще была полна воспоминаний, — я слышал, что пропал Микио Оками. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Пламенные черные глаза взглянули на него.
— У меня нет никаких сведений о брате, — ответила она сухо. — Сейчас, если ты подождешь, я приготовлю чай.
Он сел на стул слева от нее и зачарованно смотрел, как она готовила зеленый чай. Когда они выпили по первой чашке, Кисоко произнесла:
— Я не знаю, жив мой брат или нет, известно только то, что его враги выступили против него. Что произойдет дальше, я не могу сказать.
Она отставила свою чашку, положила указательный палец на визитную карточку, которую дала ей молодая женщина, и подвинула ее к нему через полированный стол черного дерева.
Не снимая с нее пальца, она обратилась к Нанги.
— Ты пришел под другим именем. Скажи мне, Нанги-сан, что я должна думать об этом?
— Я не знал, чей это дом, Кисоко. Ты знаешь мои приемы. Мое собственное имя слишком хорошо известно, и мне бывает в некоторых случаях трудно добиться правды.
Кисоко молча смотрела на него некоторое время. Нанги слышал тяжелый ход бронзовых с позолотой часов, скрип деревянных балок над их головами. Но с улицы через стены библиотеки не проникал ни один звук. Остальной мир как бы не существовал. Только здесь, между ними, продолжалась жизнь.
— А какую правду ты ожидал найти здесь под именем Сейдзо Абе?
С тех пор, как Нанги узнал Кисоко, он все время спрашивал себя, почему Сэйко приходит в дом сестры Микио Оками. Возможно, он ошибался, подозревая Сэйко, возможно, ее связь с вьетнамцем сомнительной репутации была случайным следствием предательства Винсента Тиня и последовавшего убийства. Во всяком случае, учитывая их общее прошлое, он не мог подозревать Кисоко в двуличии.
— Я пришел сюда сегодня, беспокоясь о своей служащей Сэйко Ито, — сказал он наконец. — Должен признаться, к своему стыду, что я следил за ней вчера вечером. Она неспокойна и, возможно, попала в беду. Я хотел только помочь ей, если смогу.
— Не посвящая ее в это?
— Боюсь, что она неправильно прореагирует, если я это сделаю.
— Понятно. — Палец Кисоко продолжал постукивать по визитной карточке, как если бы она имела вес и значение. Нанги видел, что в ее голове происходит борьба.
— Кисоко, я должен заверить тебя, что мое беспокойство о Сэйко самое искреннее.
Кисоко кивнула.
—
Кисоко рассмеялась.
— С моей точки зрения, это прекрасная новость, Нанги-сан. — Она вздохнула. — Она приходит сюда, потому что полагает, что помогает мне, и это так и есть. А я также помогаю ей. Она талантлива, у нее доброе сердце, Нанги-сан, но я боюсь, что часто ее сердце подводит ее.
— Так что ты взяла ее под свое крыло?
Где-то в доме зазвонил телефон. Кисоко не шевельнулась, и через мгновение телефон перестал звонить.
— Неофициально, — заявила Кисоко. — Сэйко не потерпела иного. — Она пожала плечами. — Полагаю, что она привыкла к своему одиночеству, к тому, чтобы ее жизнь была скрыта от других. — Она грустно улыбнулась. — В этом отношении она мало чем отличается от всех нас, не так ли, Нанги-сан? — Кисоко покачала головой. — Лучшее, что я могу сделать, это достичь с ней соглашения: она сообщает мне стратегию инвестиций, а я даю ей любую эмоциональную поддержку, которую она готова принять. — Кисоко одарила его легкой, умоляющей улыбкой. — Видишь ли, у нее нет семьи. Ей не к кому обратиться, кроме меня. — Она пожала плечами. — Я полагаю, что это честная и полезная сделка. — Она вскинула голову. — Успокоила я тебя?
Нанги кивнул.
— Правда оказалась совсем иной, чем я ожидал. Честно говоря, я успокоился.
— Хорошо. Я думаю, Сэйко расцветет, осознав свою ответственность. Сайгон — это прекрасно для нее.
— Тогда вопрос решен.
Двери в библиотеку открылись. Повернувшись, Нанги увидел широкоплечего мужчину в инвалидной коляске. Его мускулистые грудь, плечи и руки были обтянуты спортивной рубашкой. Он посмотрел на Нанги мягкими коричневыми глазами. Было что-то невысказанное, пожалуй, печальное в его длинном, красивом лице, выдававшем склонность к размышлениям и самоанализу.
— Звонят тебе, — сказал он Кисоко глубоким, хорошо поставленным голосом.
Кисоко обратилась к Нанги:
— Тандзан Нанги, познакомьтесь с моим сыном Кеном.
Кен изучал взглядом трость Нанги, как если бы она была написанным предложением, которое следовало разобрать по частям. Внезапно он наклонил голову.
— Сын? — вздернул голову Нанги. — Я никогда не знал, что у тебя есть сын.
Кисоко улыбнулась, и ему показалось, что он слышат, как лед тает в холодильнике на кухне.
— Кен не был со мной, когда мы... знали друг друга. Он был в школе. Я не видела причины говорить о нем.
«Конечно, она права. Он имел дело с ней, а не с ее семьей».
Она поднялась, зашуршав кимоно, погладила его по руке.
— Я должна ответить на этот звонок. Это недолго.
Нанги и Кен остались вдвоем. Они осторожно разглядывали друг друга, как борцы сумо перед схваткой. Нанги, соблюдая приличия, не смотрел на безжизненные ноги Кена, делал все возможное, чтобы на его ладе не появилось чувство жалости.