Каюта смерти, теплоход любви
Шрифт:
Сказав последнее слово, я призадумалась, вспоминая лицо Громова, а Юля, начав перелистывать трактат, возразила:
– И что, что спорила? Правильно делала. Подумаешь, три экстрасенса-неудачника со своими ассистентами. Максимальный ущерб – это то, что лайнер чуть не сгорел дотла. Больше этого кренделя до спичек не допустят, вот и все. Можем плыть спокойно.
– Ура! Образцова наконец-то научилась различать обманщиков и перестала верить людям на слово. Что с тобой?
– Старею, – хмыкнула та весело и углубилась в чтение сообщений форума.
Я достала
– Двенадцатый час. Давай спать. А в бар можно и завтра.
– Окей.
Я проснулась от шума. Кто-то совсем рядом взрывал петарды. Странно, обычно фейерверк устраивают в ночь с первого на второе, а не в предыдущую. С другой стороны, по календарю уже Первомай, чего ждать? Я встала с намерением посетить мандариновый санузел, но вместо этого накинула шелковый халатик и вышла из каюты. Даже не знаю, что это было. Любопытство? Какие-то подозрения? Интуиция?
Короче, я поднялась наверх. Немного понаблюдала, как с кормы шлюпочной палубы пускают фейерверк и орут пьяные сборища, и решила вернуться. Проходя мимо каюты с номером 101, я услышала голоса. Взрывы наверху стали затихать, между ними я отчетливо различила слово «чайка», потому затаилась. Голоса были мужскими.
– Может, не Горгон, а Горгона? – предположил один до ужаса серьезным тоном. Что за бред вообще? – Как и было первоначально. Медуза Горгона. Она же женщина!
– Нет, – отрезал второй незнакомец. – Горгон мужик!
– Хорошо. А помнишь вот это? – По-видимому, первый начал что-то декламировать, потому беру в кавычки: – «И белое падет к ногам. И живое станет мертвым. Ибо ангелы крылатые, что падают, предвещают смерть».
– Хочешь сказать, что белый крылатый ангел – это чайка?
Тут я невольно ахнула, потому как выходило, что труп чайки повлечет за собой новые смерти.
Стоп. Я что, схожу с ума? Подслушиваю под дверью каких-то психованных ребят, всерьез рассуждающих, что чайка является ангелом и вроде каким-то знаком. Может, они фильм какой-нибудь обсуждают, а я тут придумала себе…
К сожалению, мое междометие кто-то услышал.
– Там кто-то есть! – испуганно выдал первый.
– Иди проверь!
Я максимально тихо, но все же быстро добралась до каюты и притворила дверь за секунду до того, как открылась интересная комната. Чуть постояв, прислонившись, я услышала:
– Тут никого нет!
– О боже, это был Горгон! – очевидно, второй тоже вышел, потому что слышался так же хорошо.
– Не знаю. Может, показалось? Пошли спать.
Хлопок – закрылась дверь. Я задышала свободнее и вернулась в постель, забыв посетить уборную.
Юля
– Здесь что-то происходит!
Я в изумлении уставилась в зеркало.
– Прав был Паша, здесь что-то нечисто!
Я медленно выплюнула зубную пасту, прополоскала рот, отложила зубную щетку, умылась, только потом,
– Я, кажется, запирала дверь… Или забыла?
– Знаешь, Юля, когда я хочу поговорить с человеком, какие-то замки и щеколды меня не остановят!
– М-да.
Шел одиннадцатый час, и завтрак мы немного проспали. Я пошла умываться первая, так как Любимова продолжала лениво потягиваться в постели с надеждой еще вздремнуть. А теперь она ворвалась в санузел и уселась на крышку унитаза. Не постучала предварительно, не спросила, можно ли войти… Где воспитание у человека? А если бы я была неодета?
Я отвернулась от зеркала, в котором отражалась Любимова, чтобы разглядеть ее без посредников. Каштановые волосы взлохмачены, голубые глаза взирают тревожно и чуть безумно, халатик запахнут наспех, в итоге одна пола выглядывает из-под второй.
– Ты можешь толком сказать? И подоступнее, я по утрам плохо соображаю.
– Я вчера подслушала разговор наших соседей слева.
– Сестер?
– Да нет же, они напротив, через проход. У них трехместный номер. А по нашей стороне два двухместных. Там были два парня.
– О боже… Макс?
– Что? Я не знаю.
Я вспомнила вчерашний разговор. После официальной части я решила поблагодарить его за сиреневый шарик, за то, что он не побоялся перед всеми выклянчить его у ведущего. Максим удивился, дескать, что такого. Спросил, где мы остановились. Я назвала номер каюты, Макс сказал, что они четверо тоже расположились на нижней палубе. Занимают три каюты. Я только хотела уточнить, он в одиночной живет или с кем-то, да не успела: тамаде вздумалось начать дурацкие, детские, позорящие взрослых интеллигентных людей игры, и мы с подружкой слиняли с палубы.
– Компания Максима, ну… того парня… короче, они четверо занимают здесь три каюты, – решила я пояснить.
– Четвертую мы, пятую сестры, – подытожила подруга.
– Верно. – Дешевых кают стандартной планировки было всего пять, как уже говорилось. Две двухместные, одна трех-, две одиночные. Так что выходило, что вся нижняя палуба уже успела познакомиться. То есть не между собой, а с нами. Хотя… Может, и между собой тоже, но у нас на глазах сестры и парни не общались ни разу.
– Значит, это либо твой Макс говорил, либо его дружки. Лучше с ним больше не общайся, оптимизма мне услышанное не внушило.
Я горестно вздохнула, опершись на раковину. Та в ответ на сие издала какой-то безысходный треск, но, несмотря на возникшие опасения, продолжала держать оборону.
– Знаешь, Катя, мне и родителей с их наставлениями хватает. Я бы послала тебя, если бы… – И тут я с унылым видом замолчала.
– Если бы тебе так не везло с мужчинами, – закивала понимающая Катька.
– Именно.
– Вот. Так что слушай меня. Я в людях хорошо разбираюсь. Ничего хорошего это общение не принесет.
– Как и тебе общение с говорящим Владленом. – Я думала, что Любимова разозлится, но она прыснула. – Что?