Казачество в 1812 году
Шрифт:
Самым ценным, пожалуй, трофеем для русского главнокомандующего в захваченном казаками имуществе Великой армии оказалась записка маршала империи Бертье начальнику топографического бюро Великой армии генералу Н. А. Сансону. В ней начальник наполеоновского штаба приказывал собрать сведения «о старой дороге из Москвы через Боровск, Малоярославец, из Песок в Медынь, из Медыни в Вязьму, из Вязьмы и Калуги в Мосальск, из Мосальска в Ельню, из Ельни в Смоленск».
Для такого опытного полководца с даром великого стратега, каким являлся М. И. Голенищев-Кутузов, будущий князь Смоленский, не составляло особого труда выяснить из записки маршала Бертье планы Бонапарта на ближайшие дни. Известие о победном деле у Медыни лишь подтвердило догадки генерал-фельдмаршала. Он сразу же
14 октября главнокомандующий дал генерал-майору И. Ф. Паскевичу, командиру 26-й пехотной дивизии следующее повеление за № 235 из числа срочных:
«Вы назначены следовать к Полотняным Заводам на дорогу, идущую из Медыни в Калугу. Прибыв к Полотняным Заводам, сделайте привал на 2 часа, следуйте потом к Медыни и, не доходя 15 верст, остановитесь в удобном месте.
Казачьи полки Быхалова и Иловайских 9-го и 11-го, находящиеся в Медыне, имеют (приказ) состоять в Вашей команде.
Предмет назначения Вашего заключается в том, чтобы иметь сию дорогу во власти нашей и воспрепятствовать покушению неприятеля, который был бы в равных силах с Вами и имеющего намерение идти по сей дороге в Калугу, для чего давайте, как можно чаще, известия о неприятеле. Если все силы Наполеона оставят новую Калужскую дорогу, в таком случае наша армия перейдет к Полотняным заводам».
Паскевич выступил к Полотняным Заводам со своей пехотной дивизией, Нежинским драгунским полком и 18 орудиями. Отряд прошел по Медынской дороге к селу Адамовскому и остановился «при оном для поддержания полковника Иловайского 9-го, который с казачьими полками занимал город Медынь».
Подвижка войск проходила спешная. Понимая, что летучий казачий корпус нуждается в сильной поддержке пехоты, на помощь Платову выдвигалась обстрелянная 26-я пехотная дивизия генерал-майора И. Ф. Паскевича, героя Салтановки и Смоленска, будущего обладателя фельдмаршальского жезла Паскевича-Эриванского. Атаман Платов был хорошо с ним знаком по Отечественной войне 1812 года. Паскевич пошел ускоренным маршем к Медыни. М. И. Голенищев-Кутузов в той непростой ситуации понимал, что Медынь надо удержать в своих руках любой ценой и тем самым спутать все карты своего соперника.
Когда полки Паскевича прибыли в Медынь, там уже находился генерал-майор В. В. Орлов-Денисов, принявший командование над отрядом Иловайского 9-го и другими казачьими силами в окрестностях города. 28 октября казачьи дозоры были уже у села Кременского, отслеживая там походные движения наполеоновских войск. Теперь Великой армии, как говорится, и шагу нельзя было ступить по дорогам России без «казачьего присмотра».
Главная русская армия оставила занимаемую позицию у Малоярославца и двинулась к селу Детчино. Этот маневр можно было понять как прикрытие города Калуги от неприятеля, прорывавшегося по Медынской дороге. Но речь уже шла о контрнаступлении, изгнании Наполеона из пределов России. Наступили переломные дни в Отечественной войне, что понималось и Бонапартом, и главнокомандующим России. Голенищев-Кутузов так описал государю Александру I складывающуюся на войне ситуацию:
«Легкие войска наши (то есть казаки), простиравшиеся по дороге, ведущей к Медыне, по которой неприятель мог еще пробраться к Калуге, стали единогласно уведомлять, что корпуса его стремятся по сей дороге. Сие вероятнее, что на оной происходили уже сражения между нашими легкими войсками и неприятельскими отрядами, чтобы всеми способами обойти нас к Калуге, и потому армия, оставив сильный авангард под командою генерала Милорадовича, 14-го числа (октября) пошла к Детчину».
Император Наполеон не стал ввязываться в новое, после Малоярославца, сражение с кутузовской армией. Получив донесение о разгроме казаками авангарда Польского корпуса, он отказался от движения через Медынь и Ельню. Опасность такого пути виделась очевидной. Теперь Бонапарту приходилось отступать от Малоярославца через Верею на Можайск, чтобы еще раз пройти через Бородинское поле (где лежали не преданные земле останки десятков тысяч людей и лошадей)
Казачьи дозоры кружили вдоль дорог, по которым двигались корпусные колонны Великой армии. Брались пленные, от которых было узнано, что неприятель действительно намеревался идти через Медынь на Калугу. Затем в штаб-квартиру русской армии с 17 октября пошла иная информация: походные колонны Великой армии двинулись от Вереи к Старой Смоленской дороге и что неприятель «жжет все селения».
…События, последовавшие после схватки за Малоярославец, окончательно подтвердили следующий факт из летописи «грозы 12-го года» (или Русского похода императора Наполеона): французская кавалерия вместе с кавалерией союзников Бонапарта проиграла противостояние казачьей коннице. Не будь этого, ход Отечественной войны мог стать иным, а сама война имела бы иное течение, по крайней мере, по срокам ее завершения в пользу русского оружия.
Проигрыш был чистый и имел огромное значение для хода Большой Европейской войны 1813 и 1814 годов, да и для наполеоновских «ста дней» в году 1815-м. Император французов, имевший перед началом вторжения в Россию сильнейшую регулярную кавалерию в Европе, лишился ее в течение нескольких месяцев. Ополовиненная на поле Бородинском, она была добита на берегах реки Чернишни и столбовой Смоленской дороге. Воссоздать ее Французская империя уже не смогла.
Кавалерия Великой армии имела опытных военачальников, гремевших славой в походах Наполеона и в сражениях, им выигранных на полях Европы, прежде всего в войнах против Австрии и Пруссии, на испанской земле. Это был Неаполитанский король маршал Иоахим Мюрат, его начальник штаба генерал Огюстен Бельяр, командиры кавалерийских корпусов генералы Этьен Нансути, Луи Монбрюн, Эммануэль Груши и Виктор Латур-Мобур, генералы Орас Себастьяни…
Командование русской армии, начальник казачьих отрядов и просто полковые командиры иррегулярной конницы уже в самом начале войны могли воочию убедиться в мощи вражеской кавалерии. Или, вернее говоря, в ее многолюдности и многонациональности. Всего границу России в 1812 году перешло 228 эскадронов французской кавалерии и 268 эскадронов союзников и вассалов императора Наполеона I.
Но это была еще не вся кавалерия Бонапарта. В эту массу регулярной конницы следует добавить несколько маршевых эскадронов, следовавших на пополнение рядов Великой армии. Добавить следует и около 20 эскадронов, которые начали формироваться на территории Литвы преимущественно из проживавшей здесь многочисленной польской шляхты. К слову говоря, так называемые литовские войска для Великой армии оказались достаточно призрачным созданием. Но с ними были связаны определенные надежды императора французов и той части аристократии Варшавы, которая стояла на его стороне.
Европейский континент уже много лет не знал на своих полях такой массы конницы, не говоря уже о том, что это была регулярная кавалерия, хорошо экипированная и обученная. Эта масса из 500 с лишним эскадронов (!) состояла примерно из 90 тысяч обученных «правильному бою» всадников. Кавалерийская армада перешла через пограничный Неман для того, чтобы в Русском походе поддержать пехоту и артиллерию Великой армии.
Много написано о том, что император Наполеон серьезно недооценил ни сил и дух противника, ни уровень готовности к большой войне русской армии и, в данном случае, «качественные параметры» иррегулярной конницы Российской империи. Речь в последнем случае идет прежде всего о казачестве и о тех конных национальных формирований башкир, татар, калмыков, мещеряков, тептярей, находившихся на положении казачьих войск.
Казачьи полки и полки национальных формирований вполне подходили под наполеоновское определение «степных ос» по той причине, что они исповедовали на войне издревле знакомую им тактику ведения войны в степях равнин и степных предгориях. Но на «жалких арабов Севера» (опять же по язвительному выражению Бонапарта) иррегулярная конница России совсем не походила. Если бы это было не так, то, вполне возможно, поражение Французской империи в 1812 году не выглядело бы для нее такой удручающей воображение катастрофой.