Казачий адмирал

Чернобровкин Александр Васильевич

Поравнявшись со мной и поздоровавшись, Петр Сагайдачный сказал:

— Я слышал, ты собираешься покинуть товарищество, уехать к франкам.

Казаки вслед за турками всех западноевропейцев называли франками.

— Да, — подтвердил я. — Вырос там, тянет домой.

— Это хорошо, — произнес он и признался с тяжелым вздохом: — Самому иногда хочется бросить это все и уехать подальше, поселиться в большом городе, где тихо и спокойно!

— А где сейчас тихо и спокойно?! — возразил я.

В Западной Европе уже третий год шла война протестантов с католиками. Рубились жестоко, уничтожая всё и всех, как и положено народам,

считающим себя более цивилизованными.

— Тут ты прав, — согласился со мной гетман Малой Руси.

— Тебе бы договориться с Яковом Бородавкой. Два командующих — это слишком много для одной армии, — предложил я.

— У тебя с ним отношения не сложились? — первым делом поинтересовался Петр Сагайдачный.

— У меня с ним нормальные рабочие отношения. Стараюсь ни с кем из своих не ссориться, — ответил я. — Просто не хочу погибнуть из-за того, что каждый из вас решит действовать по-своему.

— Я ему предлагал стать моим заместителем. Говорит, что под ляхов не пойдет. Получается, что я для него лях, — признался гетман. — Не любит он знатных. И тебя не переваривает. Как был он рогулем, быдлом, так и остался.

— Мне с ним детей не крестить. Разобьем турок — и расстанусь с ним, надеюсь, навсегда, — сказал я.

— Может, и раньше расстанешься! — ухмыльнувшись, произнес Петр Сагайдачный и поскакал дальше.

Сопровождавшие гетмана почтовые посмотрели на меня внимательно, как наемные убийцы на возможного кандидата в жертвы. Если бы меня уже заказали, смотрели бы без интереса. В общении с бандюками есть свои приятные моменты.

Глава 55

С польской армией мы соединились возле городка Хотин, расположенного на высоком правом берегу Днестра в месте переправы через реку. Городок состоял из крепости на каменистом мысу и посада. Крепость была крепкой. Каменные стены в некоторых местах достигали высоты метров тридцать, если не больше, а шириной были шесть метров. Три башни, крытые черепицей, лишь ненамного возвышались над стенами. Четвертая, проездная, единственный вход в крепость, была вровень со стеной. Двор делился домом кастеляна, сложенного в шахматном порядке из квадратов красного и белого кирпича, на две части — северную, дальнюю, Княжью и южную, Воинскую. Крепость окружал ров шириной метров семь. Примыкающий к ней посад был защищен рвом шириной метров десять и стеной их заполненных землей срубов.

В крепости поселился со своей свитой главнокомандующий польскими войсками гетман великий литовский Карл Ходкевич — шестидесятилетний плотный мужчина с редкими седыми волосами и усами, концы которых были загнутыми вверх. И надбровные дуги у него были изогнуты вверх, из-за чего казалось, что брови залезли на лоб от удивления. Оттопыренные уши наводили на мысль, что в детстве воспитывали будущего гетмана так же, как обычных деревенских пацанят. В тот день, когда я видел великого литовского гетмана в первый раз, одет он был в синий жупан с золотыми пуговками, подпоясанный наборным ремнем из золотых прямоугольных пластинок, и обут в красные сафьяновые сапоги с вышитыми золотыми нитками крестиками в овальных рамках. Карл Ходкевич стоял на крыльце того, что раньше называлось донжоном, а теперь стало жилым домом владельца замка, встречал гостей — гетмана Малой Руси Петра Сагайдачного. Был гетман великий литовский без головного убора. Там встречают близкого человека, родственника или ничтожного просителя. Насколько

я знаю, Петр Сагайдачный в родственниках Карла Ходкевича не числился. Если и понимал гетман Малой Руси тонкости политеса, вида не подал. Наверное, купился на улыбку главнокомандующего польской армией — типичную улыбку будущих западноевропейцев — растянутые до ушей губы и холодные, расчетливые глаза.

Надо признать, что нашему приходу поляки очень обрадовались. Крымские татары под командованием Джанибек-Гирея, сопровождавшие нас во время перехода и беспокоившие мелкими стычками, распустили слух, что разгромили нас. Поляки приуныли. Их было всего тридцать пять тысяч. Такими силами выстоять против трехсоттысячной турецкой армии шансов у них не было. Впрочем, треть турецкой армии составляли обоз и прислуга и еще треть — стражники из городских гарнизонов, умеющие только взятки брать. Карл Ходкевич повел Петра Сагайдачного внутрь дома, а нам, куренным атаманам, сопровождавшим гетмана, предложили подождать во дворе, как обычным слугам. Поскольку большинство этих атаманов — бывшие крестьяне, оскорбления они не поняли.

А я понял и тоже выказал неуважение — отошел в западный угол Княжьего двора, где, окруженные десятком наблюдателей, фехтовали на рапирах немецкий офицер-наемник и польский шляхтичам. Техничный немец — высокий, худой, длиннорукий, белобрысый и узколицый — побеждал импульсивного поляка, низкорослого и пухлого, но очень подвижного, из-за чего напоминал шарик ртути. Сражались обычными рапирами с деревянный наконечник на острие. Иногда после батмана наконечники слетали, но бой останавливали не сразу. Выиграть надо было по результату трех раундов. Видимо, любые поединки появились одновременно с цифрой три.

— Пся крев! — выругался поляк, проиграв в третий раз, и отдал победителю злотый — серебряную монету, по стоимости равную золотому флорину.

— Кто-нибудь еще хочет сразиться? — спросил на немецком языке наемник.

Среди шляхтичей не нашлось желающего расстаться со злотым.

— Я готов, если кто-нибудь одолжит рапиру. Свои оставил дома, на войне они ни к чему, — сказал я на польском языке.

— Возьми мою, — сразу предложил пухлый поляк.

Как догадываюсь, если я выиграю, это будет его маленькая месть немцу, а если проиграю, ему будет не так обидно.

Еще со времен своего первого учителя фехтования гепида Сафрака я знал, что германцы техничны и сильны, но действуют строго по правилам. Мой противник знал, что если я перехожу вправо, то после батмана нанесу стокатту под рукой, а я возьми и уколи над рукой. Во втором раунде поймал его на длинном выпале с приседанием, о чем он, возможно, знал, но раньше не сталкивался. В третьем я перекинул рапиру в левую руку, что было для немца не ново, но ударил, как правша. Тонкие губы на его узком лице выгнулись краями вверх, став похожими на букву V, что, как я догадался, обозначало улыбку, причем искреннюю.

— Мне говорили, что казаки — хорошие бойцы, — произнес он на немецком языке, отдавая мне злотый, полученный от поляка.

— Немцы тоже хорошие фехтовальщики, — откомплиментил я на его языке и сделал предложение, от которого было трудно отказаться: — Не хочешь сразиться со мной вдвоем с приятелем? — кивнул я на другого немца, такого же белобрысого верзилу. — Один раунд. Если победите, два злотых с меня, если проиграете, заплатите три.

— Вдвоем против тебя одного? — уточнил немец.