Казак на чужбине
Шрифт:
Офицеры, у которых оставались затертые турецкие лиры, полученные от продажи своих вещей на рейде, купили нехитрой еды, стоившей на этом базарчике гораздо дешевле, чем в порту.
Скоро пришлось возвращаться к пристани. Чернокожий солдат показывал в сторону стоявшего воинского эшелона и покрикивал при этом свое «аллэ».
– Разэлэкался! – проворчал Сергей Новоайдарсков.
– Ага, перелякались мы от твоего аллэ, – с улыбочкой стал говорить чернокожему капралу есаул Антон Швечиков и ехидно добавил:
– Подметка ты сапожная, вакса ходячая, антрацит
Спустя несколько часов Антон об этом очень сильно пожалел…
В вагонах медленно идущего состава казаки запели свои донские песни. Да так задушевно, что даже сопровождающие арабы и сенегальцы неожиданно для всех расчувствовались и стали подпевать, кто во что горазд… И этот самый чернокожий француз, которого Швечиков обозвал ваксой, с милой улыбкой сказал ему:
– О, казак-кия, песни карош! У-у! – и он, широко расставив руки, сначала показал на то место где у него сердце, а затем развел руки, прикоснувшись перед этим к груди. Надо было понимать – это его душа. И стал бурно аплодировать.
– Карошо, Руси, карошо!
Удивившиеся такому проявлению чувств сенегальца, казаки вразнобой шумно загалдели.
– Ну вот, Антон, слышишь? Если он по-русски говорит, то наверняка и понимает тебя даже лучше. А ты ему – вакса сапожная, антрацит топочный, – передразнил его Сергей Новоайдарсков.
– Так был бы из них хоть один, кто помогал бы нам… Разъяснил, куда нас повезут, и зачем? И что будем сейчас делать? – оправдывался смущенный Антон.
– Да много ли этот капрал знает?! Это ж по-нашему всего лишь вахмистр, – совершенно неожиданно для всех вступил в разговор почему-то все время после корабля молчавший подхорунжий Гаврила Бахчевников.
– Может и немного, – растянув рот в кривой улыбке, как всегда насмешливо заговорил Дык-Дык, – но от него их негритянскому языку выучились бы, на негрятянском языке хоть погутарить с ними смогли бы.
– Эх ты, хуторок в степи, церковно-приходская школа, три класса-четвертый коридор! Негритянского языка не бывает… Негры – это не нация, а раса, и говорят они на разных языках, – ответил ему Антон Швечиков.
– Окромя русского, – конфузливо соглашается Дык-Дык.
Поезд, постукивая колесами, проворно катился по турецкой земле, и примолкшие казаки стали рассматривать в большой раскрытый проем окрестные здания, большей частью одноэтажные и крытые красно-коричневой черепицей.
В конце вагона, подремывая, неуютно притулились боками друг к другу два сопровождающих казаков француза. Один из них был высоким и тонким, другой – до смешного полной противоположностью товарищу: толстым и низеньким. Особо ни во что не вмешиваясь, они выполняли роль наблюдателей, но при этом больше смахивали на подбадривающих друг друга часовых.
Вдруг умиротворенное и сонное настроение исчезло. Поезд как раз проходил поворот с небольшим, но крутым спуском. Раздался сильный металлический треск и грохот. Расцепившиеся вагоны с казаками в хвостовой части состава, наращивая скорость, стремительно понеслись под откос. Казаки стали выпрыгивать из открытых дверей
К счастью и на удивление никто из пассажиров от этого крушения серьезно не пострадал, разве что в сердцах казаки побили молодого турка – сцепщика вагонов. Но сделали это, учитывая обстановку почти военного времени, быстро и без шума. Перепуганные крушением французы не смогли, а может и не захотели, вмешиваться.
Когда один вконец развалившийся вагон отцепили и оправившиеся от шока пассажиры перенесли из него свой нехитрый скарб в другие вагоны, поезд, после двухчасовой задержки, вновь отправился в сторону станции Чаталджа.
Казаки бурно обсуждали случившееся железнодорожное происшествие.
– Вот гад, стрелочник! Чуть ли не в первый же день в турецкую землю мог втрамбовать!
– Да не стрелочник он, а сцепщик!
– Мне бы было все равно! Из-за стрелочника или из-за сцепщика голову здесь сложить! И это после всего того, что в России было…
Побитый сцепщик под охраной двух французов, как изваяние, сидел без движения и в сторону казаков старался не смотреть, словно боялся, что если он встретится с кем-нибудь из них взглядом, то его обязательно еще раз побъют крепкой казачьей рукой.
Глава 4
Как по иронии казачьей судьбы, вновь прибывших казаков французы везли в Чаталджу. В ту самую далекую и легендарную Чаталджу, перед которой остановились донские полки во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов. В ту самую Чаталджу, которую отчаянно атаковали братья болгары в 1912 году в борьбе за великую русскую мечту – захвата константинопольских проливов. Правда, болгары тогда больше мечтали воплотить не русскую, а свою великую мечту – завоевать пространство для болгарской империи на Балканах.
На турецкие, хорошо укрепленные, позиции перед Чаталджой болгары ходили в безумные по храбрости штыковые атаки – «на нож». Но для преодоления оборонительной линии из двадцати семи фортов, протянувшихся от Черного и до Мраморного морей, одной храбрости было мало. Хадем-Киойская гряда осенью 1912 года была усеяна трупами турецких и болгарских солдат.
По Лондонскому соглашению, заключенному в мае 1913 года, та война так и закончилась на чаталджинских позициях. А спустя два года здесь опять гремели бои. Только фортов и укреплений стало гораздо больше. Построенные под руководством немецких инженеров, специалистов в области фортификации, они остановили войска Антанты.
Англичане, французы, австралийцы, греки и сербы так и не смогли полностью пройти Хадем-Киойские высоты и вырваться на оперативный простор для захвата Константинополя, а с ним и заветных для всех европейских держав проливов. Следы той, совсем недавней войны на полуострове были видны повсюду: длинная цепочка бетонных дотов, громаднейшие бетонные форты на основных высотах и оплывшие, но еще сохранившие свою форму окопы третьей и четвертой линий турецкой обороны. Теперь – это зона французской оккупации.