Каждая мертвая мечта
Шрифт:
— Крыса прав, — сказал Велергорф, когда Кеннет и остальные десятники собрались вместе. — Кто-то забаррикадировался, подперев дверь досками, оторванными из столов, а потом взобрался на полку под стеной, чтобы прорубить путь наружу. Не знаю, сколько времени это заняло, потому что палуба в этом месте — в локоть толщиной, но когда человек напуган, то и гору насквозь пробьет.
— И?
Десятник еще раз показал свои находки.
— Кубок маловат для мужчины, и тут, видите, вырезаны цветочки и птички, я голову отдам на отсечение, что он принадлежал женщине. А эта
Теперь видели. Ясно и отчетливо. Только что это им давало?
— И куда ведут забаррикадированные двери?
— Одна — туда, — десятник махнул в сторону кормы. — А вторая — в противоположную сторону, господин лейтенант. Обе дополнительно проклеены смолой, так что практически вросли в косяки. Если хотим проверить, перед чем их заперли, придется рубить. — Он заколебался. — А мы хотим?
Взгляды сержантов сделались внимательны и осторожны. Здесь были солдатами. А солдаты обычно не ищут проблем сами, поскольку военный опыт говорит, что любопытство — прямая дорога к куску стали в кишках.
Кеннет сжал губы.
— Мы на траханом корабле, что уже отвез нас на добрых сто миль на восток. Плывем вдоль Большого хребта — впрочем, в том направлении, в котором мы должны были идти, что почти забавно. Но за восемь-десять дней мы минуем горы, и никто не знает, какие земли и моря находятся к северу от Олекадов и плоскогорья Фургонщиков, а я предпочел бы не проверять этого первым. Также мы не знаем, кто правит этим кораблем, не знаем, отчего он пробудил такую ярость Владычицы Льда. Мы не знаем ничего. И у нас есть еды на семь — десять дней, а потом останутся нам псы и ремни.
Большая часть стражей скривилась при одном упоминание о таком. Псы были… почти членами отряда.
— Начнем с ахерских. А еще у нас потеряны все сани с припасами для животных. С сегодняшнего дня они получают половину ежедневной порции. Как и мы. Воды нам хватит, пока сможем растапливать снег и лед. Но важнее всего, что придется сидеть и ждать чуда. Ну разве что у кого-то из вас есть идея, как выбраться отсюда, не потонув и не замерзнув. Слушаю.
Некоторое время они молчали, наконец Андан поднял руку.
— Невод?
Они с Велергорфом уже раздумывали над этим, когда вчера бросали кусочки дерева в воду и смотрели, как те исчезают за кораблем.
— Борт тут как минимум восемьдесят локтей. Корабль плывет со скоростью бегущего человека и продирается сквозь море, полное льда, битого и целого. Все, что мы опустим в воду, будет порвано и раздавлено в несколько минут.
— Может, он замедлится.
— А может, помчится, Андан. А если бы нам это удалось, то что? Хочешь дрейфовать на этих бревнах посреди океана? Или ты умеешь маневрировать? Вот это была бы неожиданность, десятник.
Коренастый сержант махнул рукой в сторону выхода из комнаты, которую обследовал Велергорф.
— Ну так как, господин лейтенант, рубим эту дверь?
Кей-Треффер,
— Нет. Скажу более, мы укрепим ее еще парой досок. Если там и правда тепло и сухо, мы можем использовать комнату как укрытие.
— Слушаюсь, господин лейтенант.
— Хорошо, Вархенн. Мы не спустимся туда все: скажем, половина отдыхает внизу, остальные осматриваются тут и контролируют палубу. Посменно. Меня интересует палуба, те остатки столбов. Хочу добраться до кормы, потому что на всех кораблях там находится руль.
В их глазах разгорался вопрос.
— Он поворачивал, — пояснил Кеннет. — Когда мы убегали по льду, он поворачивал и замедлялся. Потом повернул еще раз, на восток. А это значит, что кто-то им управляет. Вам не интересно, кто именно?
Они кивнули, мрачно кривясь. Им было интересно. Такой интерес раздражает до свербежа и заставляет кипеть кровь.
— Последний вопрос. — Кеннет смотрел на сержантов, переводя взгляд с одного на другого. — Как люди? Держатся?
Велергорф первым пожал плечами.
— Справляются. Пока есть работа — нет времени на раздумья. Некоторым страшно, но это не дурной страх, не такой, что отнимает разум и высасывает силы, а хороший, велящий быть осторожным, не лютовать, а думать. Ты жив, и еще есть надежда, что живым и останешься. Потому — не все плохо. Другие говорят: мы провели самый большой в мире караван через горы, мы сражались во Мраке, а потом вышли оттуда прямо в битву сотен тысяч кочевников и Фургонщиков. И мы все еще живы. Корабль размером с город не настолько уж и страшен рядом со всем этим, справимся и с таким.
«Другие говорят». Конечно, десятник, конечно.
Бергх блеснул ухмылкой из бороды.
— Тут горцы, господин лейтенант. Если ты видел лавину, завалившую село, если ты плевал в глаза горному медведю или взобрался по стене в тысячу локтей, то мало что сумеет тебя испугать. А кроме того, эта хрень настолько велика, что легко позабыть, что это корабль. Сейчас, например, и качка почти не чувствуется.
Корель-дус-Одерах, новый десятник Восьмой, покивал.
— Это было хорошее решение, господин лейтенант, пусть и безумное. Атаковать плавающую гору… Хороший приказ. Когда бы не он, мы бы кормили рыб. И парни знают об этом.
Кеннет уже собирался напомнить, что не все это вспомнят, но вовремя прикусил язык. Они уже попрощались с погибшими, а призывать их назад принесло бы неудачу.
— Хорошо. Но если вы увидите, что кто-то на грани, — дайте знать. Это приказ.
— Так точно! — Они отсалютовали неожиданно четко, по-военному.
— Хорошо. Четные десятки отправляются вниз, усиливают двери, а потом — обогреваются и отдыхают. Можно развести огонь, но такой, чтобы просто согреться и разогреть еду. Возьмите несколько кусков дерева отсюда. Только осторожно, я не хочу пожара. Собаки и нечетные десятки контролируют наверху. Когда подкрепимся, я беру свою десятку и пятую — пойдем проверим дома на середине корабля. Поищем дорогу на корму. Третья и седьмая остаются тут, присматривают за Крысами и за всем остальным.