Каждый десятый
Шрифт:
— Я, поди, не кобель, чтоб меня на воротах вешать! Я православный человек! — продолжал вопить пленный, не вставая с колен. — Отпустите меня, на кой ляд я вам сдался… Отпустите, бога буду за вас молить!
Двое конвойных подошли к нему сзади, тряханули хорошенько и поставили впереди строя. Сотник тем временем считал дальше: «Восьмой, девятый… десятый». На десятом шеренга пленных кончалась, и десятым был тот молоденький боец, которого сотник отослал в конец строя.
Колчаковец поглядел на него даже с некоторым
— Опять ты?.. Такая уж у тебя, значит, доля… Три шага вперед!..
В крестьянском доме сидел за столом казачий офицер, есаул, и ел яичницу из большой сковороды. Вошел сотник, присел к столу и тоже принялся за яичницу. Ели они по-крестьянски, ложками, и каждый со своей стороны сковородки.
— Ни один сукин кот не согласился, — сказал сотник есаулу. — Застращали их, что ли, комиссары. Или в самом деле такие идейные. Я их пугану маленько, повешу каждого десятого.
— Как это повесишь? — Есаул сразу, забыл про яичницу. — Всерьез?
— А то понарошке… Есть инструкция: привлекать на свою сторону. Наши-то к ним полками переходят, чуть только в плен попадутся. Вот и они пускай!
Хотя сотник разговаривал со старшим по чину, в голосе его не чувствовалось никакой почтительности — наоборот, даже вызов. Есаул с грохотом отодвинул табуретку и встал. Пришлось встать и сотнику,
— Нет уж, дудки! — сказал есаул звенящим от злобы голосом. — Я этого живодерства не допущу!
— Тогда иди сам уговаривай!
— Не буду. Не мое это дело.
— А, не можешь!.. А я должен мочь?!.. — Сотник не выдержал, сорвался на крик. — Запихнули нас в контрразведку, чтобы за вами дерьмо убирать, а вы будете чистенькие?
Есаул усмехнулся с неприкрытой издевкой:
— Именно. Кому же охота в дерьме копаться? Но что тебя в контрразведку запихнули, это уж врешь. Такие, как ты, сами туда лезут. — И вдруг заорал, стукнув кулаком но столу: — Короче, пока я здесь, никто никого не повесит!
— А тебе завтра в штаб, — с удовольствием напомнил сотник. — С завтрашнего дня я за старшего.
И есаул сразу сник.
— Уеду — делай, что хочешь. Черт с тобой.
— Сделаю. Повешу в самом лучшем виде!
Самый богатый из жителей починка в мирное время поторговывал с таежными охотниками. Поэтому одна из комнат в его доме была приспособлена под магазин. Теперь, конечно, никакого товара на полках не было, но крепкие решетки в окнах и замок-серьга па двери остались. Сюда и поместили на ночь приговоренных к повешению.
Первым делом худой длинный парень — по своему характеру он не мог пребывать в бездействии — кинулся к решеткам и стал их трясти. Никакого толка из этого не вышло. Парень лягнул дверь, по и она не поддалась.
— Баские, баские запоры… Что твой острог, — уважительно сказал красноармеец
— Ты?.. Ты еще будешь вякать?! — Он стукнул кулаком по пустой полке так, что доска просела. — Мне не то обидно, что повесят! Мне обидно с такой мразью всю ночь сидеть, одним воздухом дышать!.. Вот взял бы и удавил своими руками!
Беличий треух на всякий случай попятился от яростно скрюченных пальцев. А черноусый украинец философски заметил:
— И охота вам чужую работу делать? Колчаки его сами добре удавят.
— Да чё вы на меня прете? — разозлился треух. — Чё я такое сделал? Корову у вас украл?
— Перед сотником на карачках ползал! — крикнул длинный. — Себя обгадил и нас заодно.
Вместо того, чтобы устыдиться, треух нагло рассмеялся:
— Вон оно как?.. Вы, что ли. глухие? Слепые? Али просто дурковатые?.. Да мне б только сказать ему: перехожу к вам, согласный, — и неча было б на коленках елозить, портки протирать. Но я же так не сказал! А?
Его обвинители переглянулись в некотором недоумении: ведь, действительно, не сказал! А он продолжал свою защитительную речь:
— А что я базлал, просился отпустить, так в этом какой грех? Человек за собственную свою жизню должон чепляться!.. А ежели не чепляется, значит цена ей копейка! И мужику такому копейка цена!
Бородач в треухе подбоченился и глядел на всех уже победоносно. Пленные молчали. Только молоденький боец сказал взволнованным тонким голосом:
— И все равно! Вы себя замарали навек. Нельзя упасть ниже, чем на колени!
— Мать честная, курица лесная! — Бородач даже сплюнул. — Еще баба будет меня учить!
— Баба? — не понял длинный.
— Ну, может, девка. Откудова мне знать!
Все, кроме бойца в кожаной куртке, с недоверчивым интересом поглядели на молоденького красноармейца. А тот залился малиновым румянцем, заморгал и чуть не расплакался.
— А воно и справди дивчинка! — изумился украинец, от неожиданности перейдя на родной язык. Он повернулся к бойцу в кожанке и спросил уважительно: — Так вы по ций причине?.. Вы ще тоди зрозумили?
Боец в кожанке неохотно кивнул. А длинный худой сердито сказал девушке:
— И чего ты надумала воевать, занялась казацким делом? Сидела бы у мамки под юбкой. Эх, фифёла. Тебя как звать-то?
— Саня.
— А вы, арестанты, какого роду-племени?
Арестанты стали знакомиться.
— Святополк Андреев. Из пулеметной команды» — представился боец в кожаной куртке. И украинец тоже назвался:
— Байда Степан. — Он обернулся к треуху: — А вас, товарищу, как зовут?
— Как зовут, так и обзывают. Крестили, вроде, Алехой, фамилие, кажись, Чикин.