Каждый его поцелуй
Шрифт:
– Умерь свой тон, дорогая, – передразнила Изабель, хотя её интонация ничем не напоминала интонацию Грейс. – Сядь прямо. Ешь морковь. Не бегай.
– Я рада, что ты обращала внимание на то, что я тебе говорю, – удовлетворённо ответила Грейс. – Отлично!
Изабель показала ей язык, затем раздражённо подошла к окну и уставилась на конюшню и оживлённую лондонскую улицу за ней.
Грейс переключила внимание на нацарапанные строчки на грифельной доске.
"Нельзя винить Яго за клевету. Отелло убил Дездемону, потому что хотел этого. Яго сказал только то, о чём Отелло
Грейс сжала губы, сдерживая улыбку. Изабель провела точный и неординарный анализ характера Яго. Она и правда была умной девочкой и не особо нуждалась в Шекспире, чтобы выразить своё бунтарское настроение. Оно и так было очевидно.
Грейс хотелось, чтобы Дилан проводил больше времени со своим ребёнком. Прошло две недели с того вечера в библиотеке, когда он пообещал, что постарается выкроить время для дочери. Теперь он приходил в детскую каждый день, перед тем как отправиться писать симфонию, но эти визиты были короткими, минут на пятнадцать-двадцать. Он слушал, как Изабель упражняется на пианино, обсуждал с ней уроки, но не играл с ней, никуда не водил и не принимал вместе с дочерью пищу. С другой стороны, как Дилан мог отправиться с ней на прогулку или поужинать, если он проводил вечера и ночи вне дома и ложился спать не раньше восьми или девяти утра? Слуги рассказывали Грейс, что иногда он вообще не возвращался домой.
Грейс обсудила бы с ним эти вопросы раньше, но, за исключением второй половины дня, когда Дилан запирался в музыкальной комнате, он редко задерживался надолго дома. Изабель нуждалась в его любви и привязанности, а пятнадцати-двадцатиминутного общения в день ей было недостаточно.
Грейс отложила грифельную доску в сторону и посмотрела на свою подопечную у окна.
– Садись, Изабель, мы продолжим обсуждение Отелло.
Изабель не сдвинулась с места.
– Мы здесь уже целую вечность. Сейчас, должно быть, уже почти три часа.
– Ещё только половина третьего.
– Господи! – воскликнула Молли, услышав который сейчас час. – Я пообещала миссис Эллис рецепт ирландского хлеба несколько часов назад, и она захотела подать хлеб на ужин. – Молли отложила штопку и встала, глядя на Грейс. – Если вы не возражаете, мэм.
– Конечно, нет, – ответила она, и няня вышла из комнаты.
Грейс снова посмотрела в сторону окна.
– Твой отец придёт примерно через полчаса. А до тех пор мы будем изучать Шекспира. После визита отца ты можешь пойти в другую комнату и поработать над своим концертом.
Изабель не обернулась.
– Я же сказала, что больше не буду изучать Шекспира. Ненавижу его.
– Ты не ненавидишь Шекспира. И знаешь его пьесы настолько, что смогла поправить отца, когда он процитировал "Много шума из ничего" всего пару-тройку недель назад. Если бы ты ненавидела его произведения, то не разбиралась бы в них так хорошо.
Изабель повернулась и сердито на неё посмотрела.
– С папой весело. А с вами нет. – Она снова отвернулась к окну. – И что вы сделаете?
Существовал и другой способ борьбы с плохим поведением, который она помнила по своему собственному детству. Грейс использовала его по отношению к своим младшим братьям и сёстрам. Если применять его разумно, он был гораздо эффективнее, чем лишения. Грейс решила, что пришло время им воспользоваться.
Стиснув зубы, она прошествовала через всю комнату к Изабель и схватила её за ухо. Результат оказался предсказуемым и мгновенным. Девочка громко взвизгнула в знак протеста, но больше ничего не смогла сделать. Грейс отвела свою ученицу обратно к столу и не слишком вежливо усадила на стул.
Изабель потерла ухо, снова нахмурившись.
– Ненавижу вас!
– Я сожалею об этом, – ответила Грейс, – но я тебя люблю и буду продолжать это делать, несмотря на подобные сцены.
Грейс повернулась к своему столу и взяла грифельную доску.
– Полагаю, теперь мы можем вернуться к "Отелло"? Ты высказала здравую мысль, Изабель. Если человека нельзя заставить делать то, чего он не хочет...
– Значит, – перебила Изабель, – у него очень бесполезная гувернантка.
Внезапно раздался смешок. Грейс и её ученица посмотрели на дверной проём, где прислонившись плечом к косяку и скрестив руки на груди, стоял Дилан и наблюдал за ними. Прошло уже две недели после кулачного боя и синяки на его лице приобрели желтоватый оттенок вместо фиолетового, придав ему ещё более распутный вид.
Застигнутая врасплох, Грейс крепче сжала грифельную доску. Сегодня Дилан пришёл раньше обычного.
– Папа! – Изабель оттолкнула стул и подбежала к Дилану. Он тут же отошёл от двери и наклонился, раскрыв объятия дочери, как и подобает отцу. Дилан улыбнулся Изабель, и Грейс решила, что с поблёкшими синяками он выглядел совсем как падший ангел: очаровательный, красивый и потрёпанный.
Он с лёгкостью поднял ребёнка на руки, видимо, полностью оправившись от своего боксёрского приключения.
– Я так рада, что ты пришёл! – воскликнула Изабель.
– Уроки сегодня даются с трудом? – спросил он.
– Она заставила меня читать "Отелло" и никуда не выпускала, – содрогнувшись, ответила Изабель, и с излишней наигранностью обвила руками шею Дилана. – Пожалуйста, забери меня отсюда!
Он взглянул на Грейс, адресуя теперь ей свою дьявольскую улыбку, и поставил дочь на ноги.
– Она снова ведёт себя как армейский генерал? – спросил Дилан.
Грейс проигнорировала его и взглянула на часы.
– Изабель, ты потратила на Шекспира ровно сорок две минуты. Пожалуйста, не преувеличивай.
– Не верь ей, папа, – сказала ему Изабель громким театральным шёпотом, чтобы Грейс тоже могла её услышать. – Прошло уже несколько часов. Она очень жестока ко мне.
– Жестока? – Он бросил на Грейс удивлённый взгляд. – Не верю.
Изабель принялась в красках расписывать ему, какой ужасной диктаторшей была Грейс, потому что заставила читать "Отелло", и почему это одна из самых скучных пьес Шекспира.