Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
Эта отвратительная доброта в кавычках и так стоила ему двадцати лет и уравнивала счёт за всё время, когда он вообще забывал звучание слова «любезность».
Пополнялся список невероятных вещей, которые Дьюк не мог себе никогда даже представить, пока находился в здравом уме. За два дня он сделал и передумал так много фигни, что убедил себя: будь у него зеркало, то в отражении увидел бы совершенно другого мужчину.
И сейчас — вот вам энная нелепость — сцена, которая
Это трио, отправившееся к хижине Майи, выглядело немного комично и немного трагично.
К счастью, хижина находилась не слишком далеко. Дьюк и пожилая женщина могли бы считаться соседями даже если встречались редко. Они оба были очень одиноки и не склонны к болтовне. Иногда Майя готовила для Харрисона еду, а он в ответ покупал провизию и для неё. В некоторых случаях помогал ей с ремонтными работами, а Майя снабжала его консервами и печеньем. Подводя итог: никто из этих двоих не выносил мысли, что для него делали одолжение без возможности отблагодарить в ответ. Таким образом, они почитали правило равновесия — основополагающее для тех, кто живёт в одиночестве, и кому не выносимо чувствовать себя должником.
— Ты отдаёшь себе отчёт, что тормозишь меня? — спросил Леонору Харрисон во время подъема.
Он шёл впереди сердитый, каким может быть отшельник-женоненавистник, вынужденный пройти полтора километра по пересечённой местности с риском того, что в него ударит молния только потому, что отправился на поиски женских тампонов. Дьюк даже отдалённо не помышлял о надежде, что Майя решит приютить девушку у себя. Старая леди не была сукой как он, но ушла от Дьюка не далеко.
Леонора не прокомментировала его случайное замечание.
— Почему ты взял ружьё? — спросила вместо этого.
— Потому что мы не в Центральном парке, где в лучшем случае ты можешь вступить в борьбу за выживание с белкой. Здесь очень велика вероятность встретить медведя, койота или рысь. Особенно весной. Если такое произойдёт, постарайся не гоготать как гусыня.
Леонора обиженно надула губы.
— Я никогда не гоготала как гусыня, не начну и сейчас, — серьёзно заявила, но при этом оглянулась вокруг, будто боялась увидеть тень затаившегося дикого животного.
— Встреча с медведем, как правило, придаёт новое значение понятию «идиотизм». Ты должна была остаться в долине, кажется, вот-вот умрёшь.
— Если я умру, скорми меня на обед медведю, к всеобщему спокойствию, — фыркнула Леонора, словно эта непрерывная словесная борьба истощила её больше, чем недомогание. — Расскажи мне о Майе. Она живёт одна?
— Да.
— Пожилая женщина? Она не боится?
— Чего? Основываясь на собственном опыте — цивилизованный
— Она тоже сбежала из города?
— Что-то в этом роде. Но избегай задавать свои хреновые вопросы от журналистики. И рядом с ней запомни — меня зовут Уэйн.
— Никто не знает, кто ты на самом деле?
— А вот и она, всегда готовая к допросу. Даже если бледная как смерть, ты не перестаёшь вмешиваться, правда?
— Это вопросы не от журналиста, а от человека. Существует также простое желание «знать», которое не имеет ничего общего с необходимостью заполнить половину колонки, прежде чем отдать в печать. Есть сочувствие, интерес, человеческая солидарность.
— Когда у тебя месячные, ты ещё невыносимей, чем обычно. И я, везучий мужчина, должен не только терпеть твоё присутствие, но также и твою версию «лже-занятного романчика, полного фраз для подчёркивания».
— Ты же напротив, не мог не обвинить мои месячные; ты невыносим независимо ни от чего.
У Харрисона почти возникло желание рассмеяться, но он сдержался.
— И я этим горжусь, — прокомментировал он, не сбавляя шаг, хотя Леонора, стараясь от него не отстать, дышала с трудом.
— Однако сегодня ночью ты накрыл меня одеялом.
— Я накрыл также и Принца.
Леонора наблюдала, как гигантская свинья обнюхивает мир вокруг подобно собаке.
— Кстати… как зародилась ваша дружба? Он мне кажется чрезвычайно изысканным по сравнению с тобой.
— Я купил его маленьким, чтобы заготовить бекон и ветчину.
От ужаса девушка широко распахнула глаза.
— Так что… он… ему суждено…
— Вероятность съесть тебя — больше.
— То есть ты не собираешься причинять ему боль? А как же остальные? Шип и Блэк, и курицы с гусями?
— Я понял, что мне гораздо проще застрелить человека, чем зарезать животное. Так что Принц, как и остальные, остался со мной. Я не могу есть то, что выращиваю.
— Так вы семья?
— Семья — это термин, который сочетает в себе гораздо большее.
— Ну а я применяю его к любой компании, в которой уважают друг друга. Не имеет значения, что не все члены люди. У меня на Статен-Айленде живёт котёнок, и я часто с ней разговариваю. Иногда она так смотрит, что складывается впечатление, будто понимает меня.
— Вот снова разновидность твоей патетики. Я создал впечатление, что заинтересован историей твоей жизни?
— Если я задаю тебе вопросы, ты обзываешь меня любопытной журналисткой. Если рассказываю о себе, то становлюсь пафосной. Что я должна делать?
— Держать-рот-закрытым. Разве ты не болеешь? Ты спала на чёртовом полу, истекаешь кровью и ещё болтаешь?
— Я часто разговариваю в одиночестве. Иногда… я боюсь звука тишины. Она накрывает меня воспоминаниями, которые мне неприятны, поэтому наполняю её своим голосом. Я разговариваю с животными и иногда пою. Я люблю Нью-Йорк, потому что он никогда не молчит.