Казино "Палм-Бич"
Шрифт:
– О!..
– Речь идет не о вас, мистер, а о тех, кто приедет после вас. Если они заплатят по тарифу, их обругают.
– Больше так делать не буду,- рассмеялся Ален.- Скажите, Норберт, вы не скучаете без философии?
– Без философии – да. Но преподавание философии это другое дело. Меня эксплуатировали и ничего не платили. Когда я работал лакеем, я получал значительно больше.
– Вы – лакеем?!
– Восемь лет. Это прекрасная работа. Голова всегда свободна. Пока чистишь обувь, есть время поразмышлять. У тех, кто в промышленности, коммерции или экономике,
– Вы правы,- задумчиво сказал Ален.
– Об этом я говорю и своим друзьям.
– В агентстве?
– Нет, в партии. Я – член коммунистической секции в Пегомасе.
У Алена от неожиданности выпал из рук стакан.
Мимо их столика прошли две высокие длинноногие девушки в полупрозрачных коротеньких шортах, под которыми, как показалось Алену, ничего не было. Одна из них обернулась, улыбаясь посмотрела на Алена и сделала несколько быстрых движений розовым языком. Ален покраснел. Девушки рассмеялись и пошли к выходу.
– Поехали,- сказал Ален.
Норберт уже стоял, держа в руках фуражку. Он пропустил Алена вперед и двинулся следом за ним.
– Вы позволите, я уберу в машине?
– Сейчас?- удивился Ален.
– Каждый раз, когда я оставляю ее с открытым верхом, в нее бросают мусор.
Они подошли к машине.
На переднем сиденье мутными лужицами растекались три раздавленных брикета шоколадного мороженого.
– Минутку,- сказал Норберт.
Он достал из-под сиденья тряпку и вытер липкую жидкость.
– Коммунисты?- с добродушной иронией спросил Ален.
– Нет, буржуа,- тем же тоном ответил Норберт.
– Только буржуа может загадить то, чем не может обладать. Садитесь, пожалуйста.
Ален сел на переднее сиденье рядом с Норбертом. У того от удивления брови взметнулись вверх.
– Мне так лучше,- заметив его недоуменный взгляд, объяснил Ален.
Норберт положил руки на руль и нажал на стартер. Вдруг он рассмеялся, любовно похлопал по рулю и сказал:
– Хорошая машина… Очень хорошая машина!
Широко раскинув в стороны руки и ноги, она безмятежно лежала на кровати. Даже из такого положения она могла, слегка приподняв голову, увидеть через окно море.
Солнце оставило на ее теле единственное светлое пятно в виде крошечного треугольника – точную копию ее купальных трусиков. Резким движением она встала на ноги, подошла к двум букетам роз, украшавшим ее комнату, и, чувственно изогнувшись, понюхала цветы. Кто мог их прислать? В бассейне она ни с кем не разговаривала, за исключением мальчишки, которого попросила принести «коки» со льдом и лимоном. Она прочла визитные карточки, прикрепленные к букетам: ни Луи Гольдман, ни Цезарь ди Согно ей не были знакомы. Она скомкала их, бросила в унитаз и спустила воду. Затем достала из холодильника бутылку молока и сделала большой глоток из горлышка. Все здесь приводило ее в восхищение. Она подошла к открытому окну, поднялась на кончиках пальцев и сладко потянулась. Не меняя положения, выдвинула ящик комода и извлекла
Она натянула перчатки, надела шляпу и, положив ступни ног на край кровати, начала делать отжимания, мурлыкая песенку, которой ее научили двадцать один год тому назад.
Через несколько минут вдали показались Канны.
– Каким маршрутом желаете ехать? По Круазетт или Д'Антиб?
– А в чем, собственно, разница?
– Круазетт идет вдоль моря, д'Антиб через центр города. Отель «Мажестик» находится в конце Круазетт.
– В таком случае, по Круазетт,- ответил Ален.
Подъехав к развилке, Норберт свернул налево, проскочил под мостом и круто повернул направо.
Нескончаемая вереница машин, бампер в бампер, двигались им навстречу.
– Движение хуже, чем в Париже.
Ален был поражен количеством хорошеньких девушек, в одиночестве сидевших за рулем малолитражек.
– Их всегда так много?- спросил он.
– Всегда, и днем и ночью,- ответил Норберт.
– Где же они живут?
– Кто их знает? Где придется. Одни спят на пляжах, другие в палаточных городках или снимают квартиру у местных жителей. В июле население в Каннах увеличивается в двадцать раз. Вы бывали в Сен-Тропезе?
– Нет.
– Там вообще в сто раз. Большинство приезжает без денег.
– На что же живут?
– Выкручиваются… Девушки за бутерброд расплачиваются тем, чем одарила их природа. Кстати, парни тоже.
– Хотите сказать, занимаются проституцией?
– Скажем, выживанием. Поставьте себя на их место. Следует приглашение на тридцатиметровую яхту, икра, виски, музыка и бац – в кровать… Деньги развращают всех, мистер.
– Как прошло чаепитие?- спросил Гамильтон.
– Нормально,- ответила Эмилия, бросив на него вопросительный взгляд.- Ты уходишь?
– Спущусь в бар на пять минут. Голен хочет со мной о чем-то посоветоваться.
– Надеюсь, ты выставишь ему счет?
Он сухо рассмеялся.
– Непременно и сразу же. Мне ждать вас внизу или подняться сюда?
– Спустимся сами. Сара, что ты себе выбрала? Я не хочу, чтобы мы были одинаково одеты.
– Белое, от Сен-Лорана.
– Прекрасно! Я надену зеленое от Кардена.
– Ухожу,- сказал Гамильтон.
Он осторожно, стараясь не хлопать, закрыл за собой дверь. Сара жестом предупредила мать не шевелиться.
Она прошла в прихожую, открыла дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, возвратилась в гостиную.
– Хочу кое-что тебе показать.
– Что?
– Кое-что из увлечений твоего мужа.
– Прекрати называть Гамильтона «муж». Он, кстати, твой отчим.
– Может, мне называть его папочкой? После того, что я тебе покажу…
Она достала из шкафа черный дипломат, спрятанный под стопкой пуловеров Гамильтона.