Казна императора
Шрифт:
Наконец жаркая волна, затуманивавшая сознание, спала, Алекс выпрямился, отпустил сразу обмякшую Хеленку и, держась за открытую дверцу, какое-то время смотрел на вздрагивающее женское тело. В этот момент лопатки Хеленки часто задергались, и поняв, что жена просто-напросто плачет, Тешевич посмотрел на нее совсем другими глазами.
Хеленка так и продолжала стоять на четвереньках, опираясь согнутыми коленями в ступеньку «аэро» и лежа грудью на подушке сиденья. Правой рукой она все еще держалась за спинку, а левая, которой она пыталась все это время упереться во что-нибудь, так и оставалась вытянутой.
Когда минут через десять, кое-как приведя себя в порядок, Алекс вернулся, уже одетая Хеленка сидела в кабине и, отвернувшись от мужа, сосредоточенно смотрела куда-то в сторону. Тешевич молча уселся за руль, завел машину и поехал, испытывая все время почти такое же муторное состояние, как и после той памятной встречи у той же заводи…
Неприметный ресторан «Сирена», что на Краковском предместье, был полон. Горевшие на столах свечи создавали интимный сумрак, и лица официантов, неслышно скользивших между столиками, оставались неразличимыми. После залитого электрическим светом вестибюля непривычное освещение скрадывало очертания, и уже на некотором расстоянии узнать кого-либо в зале было невозможно.
Уютные, задрапированные бархатом ниши-кабинеты тянулись вдоль стен, и царившая здесь чересполосица теней давала возможность кому угодно зайти и выйти незамеченным. Оркестр на подиуме тихо играл полонез Огинского, что создавало совсем особое настроение, и Шурка, сидевший с полковником Чеботаревым в одной из ниш, подумал, что лучшего места для тайной встречи в Варшаве нет.
А в том, что полковник притащил его сюда именно с такой целью, Шурка был убежден. За это говорили и сдержанность Чеботарева, и почти не тронутый лафитник [64] , и легко угадываемая атмосфера ожидания. Да и сам их разговор никак не подходил к ресторанному застолью, а скорее напоминал четкую инструкцию, какую дают командиры особо доверенным подчиненным.
64
«Лафитник» — специальный графин для водки.
— Шурик, — Чеботарев говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ты знаешь, что я был в Париже.
— Ну и как там начальство?
Настроение у Яницкого было игривое, и, глядя в зал, где звучала музыка, он как-то не воспринимал слова полковника.
— Нет там начальства, — Чеботарев коротко, зло рассмеялся. — А если б и было, плевать я на него хотел. Мы, господин поручик, теперь с тобой сами по себе…
Мелодия полонеза просто очаровывала сладкой грустью, и, стряхивая наваждение, Шурка мотнул головой.
— Как это?
Яницкий попытался вникнуть в смысл сказанного. До сих пор, столько лет, несмотря ни на что, над ним был командир, а теперь, по словам полковника, они оставались предоставленные сами себе. Сам Чеботарев сидел тут, напротив, но, судя по его реплике, в Париже произошла размолвка, и, пытаясь сориентироваться, Шурка осторожно заметил:
— Что-то на наши порядки не похоже…
— Не похоже, —
— Господин полковник, вы не преувеличиваете? — попробовал возразить Яницкий. — Не может быть, чтоб люди нам такого желали…
— Не про людей речь, Шура. Про политиков. Сначала Босфор пожалели, потом еще… Ну и подкинули нам душку Керенского. Но, конечно, и своей сволочи хватало, с избытком. Много ее вокруг власти ходит, ох много! Ну а раз так, то и немцы в долгу не остались, привезли нам подарок запломбированный…
— Так что, никакой надежды?
— На Запад — нет, — твердо ответил Чеботарев и пояснил: — У них одно желание: всю Россию к рукам прибрать. С нами у них мало что могло выйти, а вот с пролетарской камарильей кое-какие шансы есть…
Столь категоричное утверждение Чеботарева угнетающе подействовало на Шурку. Только теперь он дал себе окончательный отчет, что все время в нем жило подспудное ожидание. Должно же было случиться что-то, чтобы весь этот морок и наваждение под ударом неведомых сил рухнули, сгинув раз и навсегда!
Нет, Яницкий ни за что не хотел верить Чеботареву и пробовал уверить себя самого, что все сказанное полковником — всего лишь измышления проигравшего, но с другой стороны, неумолимая логика действительных событий упрямо подсказывала мысль о некоей злой силе, сокрушившей былое величие.
Да, как ни прикидывай, нет и не найдется такой державы, которая во имя голой идеи примется воссоздавать былое и грозное величие России. Без сомнения, тут действовал давний закон политики: чем хуже другому, тем лучше тебе. И никто не поможет, никто не подаст руку, а сами они, такие как Яницкий, Тешевич, Чеботарев, всего лишь разбросанные бурей песчинки…
Занятый своими мыслями Шурка в первый момент не заметил, как от портьеры отделилась тень и кто-то остановился перед их столиком.
— Если не ошибаюсь, полковник Чеботарев?
Незнакомец отпустил портьеру, превращая драпированную нишу в нечто напоминающее романтический грот, и весьма бесцеремонно присел к столу.
— Можете звать меня Александр Андреевич…
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — ответил Чеботарев, и в его голосе Шурка уловил едва заметную насмешливую нотку.
Генерал, а судя по словам полковника, это было действительно так, несколько оторопел и удивленно спросил:
— Так, значит, вы меня знаете?
— Так точно, — уже открыто усмехнулся Чеботарев.
— Откуда, позвольте спросить?
— Профессия обязывает… — Полковник доверительно наклонился над столиком: — Я, знаете ли, весьма неплохой жандарм.
— Да, нам это известно… — Генерал подозрительно покосился на Шурку и спросил: — Я могу говорить доверительно?
— Да, — сухо отозвался Чеботарев и добавил: — Поручик Яницкий неотлучно следует со мной от Харбина.
— Даже так? — Генерал посмотрел на Шурку совсем другими глазами. — Это меняет дело. Я могу говорить?
— Конечно, — Чеботарев кончиком ножа подправил пламя свечи и откинулся на спинку кресла. — Я весь внимание…