Казначей общака
Шрифт:
Блондин гибко согнулся и легко поднял выпавший из рук Костыля пистолет. Привычно извлек обойму, вытащил «неудачный» патрон и предусмотрительно положил его к себе в карман. После чего так же уверенно вогнал новый и, поставив пистолет на предохранитель, положил его на пол и легонько толкнул ногой в сторону Костыля.
– Надеюсь, что ты не промахнешься.
Глава 26
ПЕРВАЯ ПУЛЯ ВСЕГДА ХОЗЯИНУ
Что-то подсказывало Герасиму задержаться ненадолго, и, повинуясь внутреннему голосу, он отошел немного в сторону и, оставаясь в тени раскидистого тополя,
Все-таки эта встреча не была случайной, слишком хорошо Святой успел узнать своего противника.
Аркаша шел неторопливо и вальяжно, парни двигались пружинистой походкой тренированных лошадок, готовых в любую секунду перейти со спокойного шага на резвую рысь.
Первым к подъезду подошел блондин, уверенно распахнул дверь, брюнет вошел последним, пропустив Печорского. Причем брюнет успел оглянуться незаметно, но очень цепко, мгновенно запечатлев не только двух бичей, высматривающих пустые бутылки из-под пива, но и машину Святого, стоящую под деревом.
Мужчину, читающего газету на лавке, телохранитель посчитал безвредным и уже в следующую секунду плотно притворил за собой дверь, словно боялся автоматной очереди, пущенной в спину.
Вышли все трое минут через сорок. Первым, как и следовало ожидать, появился брюнет – короткими и быстрыми взглядами он осмотрел двор и, не увидев ничего настораживающего, негромко что-то сказал через плечо, очевидно, приглашая Аркашу Печорского на выход.
Аркаша, в сопровождении блондина, вынырнул из подъезда и заторопился к припаркованному джипу, стоявшему здесь же. Даже если бы сейчас Святой попытался срезать его из скорострельного «узи», то затея была бы обречена на провал. Первые две очереди достались бы телохранителям, но пяти-шести секунд, что остаются в запасе у Печорского, вполне достаточно не только для того, чтобы спрятаться в бронированный автомобиль, но еще и открыть ответную стрельбу.
Плотно опекают, придраться трудно.
В джипе, слегка опустив водительское кресло и сцепив короткие пальцы на затылке, сидел парень лет двадцати пяти. Глаза у него были слегка прищурены, и он не без интереса посматривал вслед каждой женщине, у которой платье поднималось чуть выше колен. Причем он не делал различия между молодой или старой дамой и поворачивал голову с таким волнением, как будто каждая из них торопилась к нему на свидание. Похоже, что парень страдал хронически повышенным либидо.
От беззаботного котяры не осталось и следа, как только он увидел выходящего Печорского, – подобрался враз. В этот момент для него был только один объект – его сердитый шеф.
Брюнет открыл дверь, и Аркаша юркнул в салон.
Печорский пребывал в хорошем расположении духа и что-то оживленно говорил своим спутникам, которые отзывались на красноречие босса сдержанными улыбками. Сразу видно, что они прекрасно были осведомлены о субординации и не переступали черту, отделяющую их от хозяина.
Двигатель завелся, и в тот же самый момент из окна третьего этажа раздался хлопок, спугнувший стайку воробьев, сидевших на дереве.
Аркаша Печорский,
Герасим бросился к своей машине и тронулся следом.
Попетляв по улицам Медведкова, джип вырулил на Ярославское шоссе и на большой скорости направился в сторону Мытищ. Святой достал сотовый, набрал номер и, когда трубка отозвалась голосом Пантелея, произнес:
– Слушай, Пантелей, не откажи в просьбе, пошли кого-нибудь в Медведково, адресочек один проверить нужно.
– А сам чего? – недовольно буркнул старик. – Ног нет, что ли?
– Потом объясню, у меня сейчас дело очень серьезное.
Перестроившись в левый ряд, «Тойота-Лексус» неожиданно свернула к обочине. У одного из киосков джип притормозил. Из салона выскочил брюнет и, сунув деньги в окошко, купил пачку сигарет. Распечатывая ее на ходу, он вернулся обратно. Продавщица, совсем девчушка, что-то крикнула про сдачу, но брюнет великодушно отмахнулся, бросив через плечо:
– Купишь своему мальчику презервативов, – и прыгнул в салон.
– Ладно, называй адрес, – старик не любил, чтобы его напрягали. Пантелей считал не без основания, что у него у самого дел выше крыши.
Святой продиктовал адрес.
– Ладно, понял тебя. Позвоню смотрящему района. Думаю, он старику не откажет в любезности, пошлет кого-нибудь из своих.
– Когда известишь?
– Думаю, минут через сорок, не раньше.
– Ладно, спасибо.
Джип выехал на тихую мытищинскую улочку. Двигался он осторожно, словно сапер по минному полю. Дважды останавливался перед глубокими колдобинами и, съехав передними колесами в яму, неуклюже выбирался на поверхность. Святой держался на значительном расстоянии от него и в то же самое время старался не отстать. Чертыхаясь, он подумал о том, что это не шумная Москва, где можно держаться незамеченным бесконечно долго. На московских окраинах дорогую иномарку провожали недоброжелательными взглядами.
Но ехать пришлось недолго, джип остановился у небольшого здания, выкрашенного в темно-желтый цвет. Углы его изрядно облупились и смотрели на прохожих красным стертым кирпичом. Единственный подъезд с покосившейся дверью больше напоминал декорацию к фильму ужасов, чем вход в жилой дом. Трудно было поверить, что где-то здесь жил Аркаша Печорский. Но скорее всего так оно и было. Он был из той когорты блатных, кто презирал всякую роскошь, и предпочтение отдавал кошельку, вытащенному у бабульки, чем особняку где-нибудь в престижном районе столицы. А потом – к чему привлекать к себе особое внимание.
Но деньги у Печорского были. Всегда. Возможно, потому, что он не гонялся за мелочью, а выбирал дела крупные, останавливая для гоп-стопа карасей жирных, которые пользуются вместо туалетной бумаги стодолларовыми купюрами. Он мог жить в халупе с дырявым унитазом и протекающим потолком, но в то же время выкладывать тысячу баксов за один вечер с приятной дамой.
На приехавших никто не взглянул. Привыкли. Разве что подслеповатая старушка с толстой суковиной в морщинистых руках на минуту прервала вечерний моцион, чтобы рассмотреть входящих со спины. Убедившись, что парни действительно бравые, шумно вздохнула, видно, вспомнив о славном девичестве, канувшем в Лету, и горестно зашаркала в беспросветную старость.