Казнить или помиловать?
Шрифт:
Отпустив меня, Вадим поднялся с дивана и взял с тумбочки пачку сигарет, оставленную Драко. Затянувшись, он выпустил сизый дым в распахнутое окно и продолжил свой монолог, в то время как я разминала пальцами подбородок, что побаливал от его хватки.
— Этот клинок значит больше, чем ты думаешь. Он служит признанием, практически поклонением. Он кричит о том, что ты трахаешься с Кантом, потому что его почерк знает каждый гребанный наемник в этом городе, и не только в этом. Ты понимаешь, что это значит? — развернувшись ко мне лицом, требовательно спросил он.
Я
— Это вызов, прямой вызов Палачу, потому что его собственность поимел другой наемник, без его разрешения, — прорычал Вадим.
— Я не спа… — попыталась вставить свои пять копеек я, но Док дал мне хлесткую пощечину, сжимая мои волосы, заставляя меня поморщиться от боли.
Впервые я видела его в гневе, и страх мгновенно заполнил мое сознание. Я зажмурилась, шумно выдохнув, и учащенно задышала, стараясь стереть его уничтожающий, холодный взгляд с памяти. Сейчас вся его доброта испарилась и казалась плодом моей больной фантазии. Он был таким же, как и все: жестоким, расчетливым убийцей, только выполняющим свою роль, от которой не отступал по приказу мастера.
— Ты думаешь, я не знаю, что ты с ним не спала, или ты думаешь, что Палач не знает, что ты с ним не спала? Это же очевидно, только расклада не меняет.
Отпустив меня, Док взял свою сумку и направился к выходу, когда я решилась на него посмотреть. Возле самой двери он задержался и, не поворачиваясь, грубо произнес:
— Выпороть бы тебя, в поучительных целях, да боюсь, Палач придумает метод поизощреннее.
С этими словами он захлопнул дверь и оставил меня в одиночестве. Я оперлась локтями о колени и бесшумно зарыдала, пряча лицо в ладони. Хотелось выпить, много, так, чтобы забыться, чтобы все происходящие ушло, чтобы наконец-то расслабиться и отпустить творившееся вокруг меня дерьмо к чертям.
***
Вышагивая по залитой солнцем лужайке, я направлялся к наемникам, которые величали себя «Одинокими волками». Ранее меня совершенно не волновала эта группа отщепенцев, но только не сегодня.
— Ох, неужели лучший из лучших решил почтить нас своим присутствием, — пропела короткостриженная блонда, демонстративно вздергивая правую бровь.
— Скорее великий и непобедимый, — поддержал ее небезызвестный мне наемник, из-за которого, собственно, я и пришел сюда.
Я хмыкнул, изобразив на своем лице улыбку, которая больше походила на оскал, и сложил руки за спиной, окинув издевательски-равнодушным взглядом семерых человек.
— Считаешь это забавным: трогать то, что принадлежит мне? Или мамочка не научила тебя не лезть к злобным дядям? — проговорил я, обращая свое внимание на русоволосого парня.
— Мамочка учила меня делиться, а тебя? — в тон мне проговорил
Наемники напряглись, изучая и прощупывая накаляющуюся обстановку. Они явно были не в курсе произошедшей ситуации, а я не был настроен ее разъяснять. Давящая, выжидающая тишина повисла в воздухе. Оскал на моем лице приобрел зловещее выражение, и я видел, какой эффект он возымел — страх. Такой ощутимый и манящий, который чувствуется инстинктивно, влечет и притягивает.
Кант поднялся с камня, на котором сидел и вплотную подошел ко мне. Внешне он был спокоен, отсутствовали любые признаки напряжения, кроме одного — взгляда. Его зрачки мельтешили в светло-зеленой радужке, стараясь не упустить ни одного мельчайшего движения, которое могло стать для него роковым. Но я пришел сюда не для того, чтобы калечить его на виду у сотни глаз, ведь за такими действиями всегда следует противодействие, а испытывать гнев Монарха за нарушение его законов ради девки, которую я сегодня же обучу хорошим манерам, было бы, по крайней мере, глупо.
— Она мне нравится, — сказал наемник так, чтобы его слова слышал только я.
Я был не удивлен его признанию, скорее меня это забавляло. Ничем не примечательная девушка, ставшая моей по воле случая, смогла вызвать симпатию у одного из лучших убийц «Одинокого волка». А недавние фантазии Арчи с моей подопечной вызвали во мне желание оставить его без яиц, хоть я и привык слышать от него подобного рода вещи.
— Отдай ее мне, хоть на вечер, и я выполню твое требование более не предпринимать попыток отправить старого хрыча на тот свет, — отпивая с бокала виски, произнес Арчи, впиваясь в меня свойственным ему ледяным взглядом.
— Зачем она тебе? — подкуривая сигару, вопросил я, рассматривая полуголую девицу, танцующую вокруг шеста. — Трахать баб, как ни странно, ты не любишь, а уродовать ее я тебе не позволю. Мне нравятся ее внешние данные.
— Ебля — удел посредственных личностей, — презрительно посмотрев на меня, произнес поучительно Жрец. — Я же предпочитаю чистое, никем не тронутое полотно бледной кожи и ярко контрастирующую на нем свежую кровь. Всего один надрез, а они кричат и извиваются… И все это по-настоящему, в отличие от симуляции оргазма шлюхами. Разве тебе не нравиться чувствовать власть? Даровать жизнь или крайне жестоко убивать, так, что от болевого шока жертва отключается, а ты приводишь ее в чувство током и повторяешь пытки снова? Тебе не нравиться играть в Бога?
— Ты больной, — изрек я, бросив на него скептический взгляд.
— Ты не лучше. Трахаешь, убиваешь. Живешь от заказа к заказу, играя роль палача. Так казнить или миловать? Что ты скажешь, каков твой вердикт на этот раз? — испытующе всматриваясь в мои глаза, произнес Арчи.
— Или. Она моя, целиком и полностью, а если хочешь оспорить на нее право, то я всегда рад надрать твой зад, — сквозь зубы процедил я, наклоняясь к нему.
— Знаешь, ее бы перекрасить и получится копия Розы, — задумчиво произнес Арчи, ухмыляясь, в то время как я стиснул челюсть и осушил залпом свой бокал. — Я скучаю по ее крикам…