Кекс в большом городе
Шрифт:
– Это как?
Баба Катя мрачно усмехнулась.
– Знаешь, как она из тюремной больницы освободилась?
– Я слышала, что безнадежно больных заключенных отпускают.
– Может, и так, только Опара «умерла», похоронила ее Епифания в Мордовии, на местном кладбище.
– Ничего не понимаю.
– Ясно объяснила же, померла Опара, потом ожила.
– ОЖИЛА?!
– Да, Епифания ее в монастырь увезла, несколько лет она там жила, потом в барак перебралась. Тихо очень денечки тащила, потом… Ну не знаю!
– Что? Что? Что потом?!
Знахарка тяжело вздохнула.
– Очень
– Кто?
Баба Катя развела руками.
– Не знаю, только убивалась она страшно, пару раз обронила со злобой: «Ну я их заставлю раскошелиться». А потом, гляжу, довольная ходит.
Удивленная переменами в настроении старухи, баба Катя решила заглянуть к соседке на огонек, но та не пустила знахарку к себе.
– Не убрано у меня, – проворчала Опара, – и вообще, я узлы собираю, съезжаю скоро, документы на квартирку готовлю.
– Вот я и подумала, – закончила баба Катя, – взялась Настя за нехорошие дела снова. Уж чем занималась перед смертью-то, мне неведомо. Может, шантажировала тех, кто с ее помощью из лепрозория вышел? Оговорилась она мне еще на зоне, что их несколько человек было. Вдруг списочек Настя хранила? Может, Еремина, та, которую язва убила, за ним охотилась? Потому тебя от комнаты увела? Думала тайничок найти, а в нем бумажку. Да зря, Настя с листочком небось смылась.
– Она же умерла! – тупо повторила я. – Если на тот свет ушла, назад не вернутся.
Баба Катя подперла кулаком щеку.
– Ну ладно, до конца расскажу. У Епифании лекарство имелось, в монастырях такие вещи творятся, большие умельцы есть. А при обители Одигитрия жила, она любую микстурку сделать могла, великой знахаркой считалась.
В общем, договорившись с прокаженными, Опара начала действовать. Побег готовили задолго и очень тщательно. Человек начинал пить снадобье и заболевал, ему делалось откровенно плохо, поднималась температура, ломало суставы, резко падал вес. Никакие лекарства, применяемые современной медициной, не действовали. Для того чтобы остановить процесс, следовало не просто прекратить прием варева, но и использовать противоядие. Очевидно, прокаженные страстно желали выбраться из лепрозория и верили Анастасии, раз решились на подобную авантюру.
Еще надо было обладать большой силой воли, чтобы продолжать телесные страдания, потому что человеку с каждой неделей делалось все хуже и хуже, в конце концов он умирал.
– Как умирал? – подскочила я. – Конечно, того, кто закончил жизненный путь, вынесут из лепрозория, но навряд ли задумавшие побег планировали подобный исход. Маловероятно, что люди хотели использовать гроб в качестве трамвая к остановке «Свобода».
– Именно смерть и была их целью, – пояснила баба Катя, – люди-то погибали не по-настоящему, просто внешне очень походили на трупы. Лежат, не дышат, не шевелятся…
– И что, сотрудники морга не понимали, что человек в коме?
– Охо-хонюшки! Какой особый в лепрозории морг! Опара сама смерть констатировала, тело на местном кладбище хоронили. Устраивали нечто вроде торжественной процедуры: гроб, в нем тело. Больные плачут, потом домовину
– В землю?
– Ясное дело, затем поминки скромные, монашки приходили, они в лепрозории частые гости, обитель рядом, сестры убогим помогают, и, пока больные угощаются, им в день похорон обязательно водочки нальют, «труп» из могилы выкапывают, в монастырь переносят! Там человека в себя приводят, ну и дальше неинтересно.
– Откуда вы все знаете? – прошептала я.
Баба Катя потерла виски ладонями.
– Опаре невмоготу сидеть стало, вот она и решилась мне открыться, лекарство сама сделать не могла, помощник требовался, я ей идеально подходила. И потом, следовало Епифанию вызвать. Уж как она все устроила, кто тело Насти перевез, то мне неведомо, я плату за свои действия получила.
– Какую?
– Сначала в монастыре меня пригрели, потом комнату дали и подкармливают меня сестры до сих пор, помогают, они памятливые. В обителях порой такие вещи творятся! Настоятельница выше бога!
– Неужели Епифания жива?! – вырвалось у меня.
– А чего ей сделается? – нахмурилась знахарка. – С одного года мы, по нынешним временам это не возраст. Еще Епифания всякие секреты знает, правильный образ жизни ведет, вот и сохранилась.
– Но почему, когда арестовали Опару, не тронули монахинь?
Баба Катя сложила руки на коленях.
– Так ее на другом взяли, на взятке.
– Не поняла! Вернее, я решила, что она взяла деньги за «смерть» прокаженных.
– Конечно, – кивнула знахарка, – только жадности у нее немерено было, вот и вляпалась. Умер в Мохове, это городок тут рядом, мужичонка, прокаженным не считался, а когда скончался, то терапевта, который его лечил, сомнения взяли. Другой бы лекарь и не чихнул, про проказу не вспомнил, но поскольку около местечка лепрозорий находится, то зашевелились у доктора подозрения.
Очевидно, специалист был совестливым, потому что не стал заталкивать сомнения в гроб, а честно обратился куда надо, сказал:
– Увольняйте меня, лишайте диплома, если я болезнь сразу не опознал, только сейчас проверить все надо.
Вызвали Опару, она главной в лепрозории считалась. Настя оглядела умершего, потом отвела жену его в комнату и сказала:
– Проказа – стопроцентно она.
– Ой, мама! – взвизгнула тетка. – И что теперь?
– Ничего хорошего, – пояснила врач, – заберут тебя к нам, прощайся с жизнью, сидеть теперь тебе взаперти.
– Я же здоровая.
– А это неизвестно, – начала мучить Опара несчастную.
– Господи, – зарыдала тетка, – помогите мне!
– Можно, конечно, – крякнула Настя, – только дорого.
– Есть, есть денежки, – засуетилась тетка, – хочешь, сейчас дам? Сколько надо?
Опара назвала цифру, вдова ахнула и прошептала:
– Столько нет, сбавь немного.
– Не мне это идет, – загадочно ответила Настя, – другим людям, а они ни копейки не скинут, за целковый удавятся. Короче, тебе сроку до завтра. Скажу сейчас всем: анализ для точности сделать надо, но больше суток тянуть нельзя. Сама сообрази, у мужа твоего проказа, просто похоронить тело нельзя, а чтобы тебя отпустили, надо сказать: супруг лепрой не болел, сплошные сложности.