Кексики vs Любовь
Шрифт:
— Эй, гад, да ты теперь мне должен, — не выдерживаю и лезу в зеленый куст сирени, чтобы найти потенциального соблазнителя Плюшки, — а ну сюда иди давай!
Соблазнитель орет дрянью, выкручивается как последняя змеина и полосует меня нестриженными когтями.
— С-с-сутулая ты псина, рыжий, — рычу остервенело, но вылезаю из кустов и тащу дикую тварь за собой.
Пятьдесят процентов плана реализовано, осталось понять, как пробраться в подъезд и подкинуть орущую бестию под дверь Максимовской. Может, она хоть на вой этот
Я бы выглянул! Такое ощущение, что пожарная сирена сработала.
— Хороший котик, котик хочет колбаски? — понимаю, что выгляжу как дебил, заискивая перед наглой кошачьей рожей, но… А вдруг сработает?
Не. Не срабатывает. Кот не хочет колбаски из презренных рук чужака. Кот продолжает орать как последняя мразь и с боем прощаться с жизнью, которая мне на самом-то деле на фиг не сдалась. Помогает мне только тот минимум знаний по биологии и пара просмотренных научно-популярных фильмов про повадки кошачьих. Я беру кота за загривок и встряхиваю. Он издает жалобный писк и повисает как кутенок беспомощный. Вот так-то лучше.
Я подхожу к подъездной двери и только сейчас осознаю слабое место в своем плане. А в подъезд-то я как попаду?
— Братан, у тебя случайно когти не из адамантия? — спрашиваю у кота.
По его скорбным глазам видно, что нет, но если когда-нибудь он найдет мои тапки в темном переулке — он расправится с ними и без супергероических когтей небывалой прочности.
Для пробы тыкаюсь по паре кнопок, наугад, надеясь на людскую авось, но…
Это Москва, детка, здесь проще банк ограбить, чем без спросу в чужой подъезд попасть. Мне не удается себя выдать ни за почтальона, ни за участкового, ни за соседа. Два раза меня даже посылают по батюшке, по матушке, и по всем прочим дальним родственникам.
С пятого раза натыкаюсь на дедка-котометателя.
— А, так ты еще и не нашинский, наркоман! — издевательски тянет дедан из домофона.
— Дед, ты где видел наркоманов на таких тачках? — пытаюсь достучаться до непораженного маразмом мозга.
— Так ты её угнал поди, ты ж наркоман, рожа девиантная, — охотно огрызается дедок.
Судя по тому, с какой охотой он трындит по домофону — мне попался старикан из скучающих, готовых на любой кипишь ради развлекухи.
— Дедушка, пусти меня в подъезд, — выкрутив дипломатический тон на максимум предлагаю я, — а я тебе кота твоего верну.
— А на кой мне этот гад сдался? — искренне удивляется дед. — Не мой это кот, это бабка моя в дом таскает всяких помоечных бомжей, а мне энтого счастья не надо. Еще семеро таких вон орет. Могу всю твою тачку забомбить, если опять орать будешь. А потом и лоток их вытряхну.
Вот же сволочь старая!
Я не успеваю придумать, к какому этапу переговоров дальше переходить — к угрозам или булькающим взяткам.
Дверь подъезда радостно пискает, спасая меня от второго акта унижения, а деда — от цирроза печени.
— А! Бурцев! Не ушел еще? —
И широкой алой струей летит мне в рожу победный кетчупный залп.
Эй, а я, между прочим, добавки тортика просил!
От второй струи кетчупа я уклоняюсь ловчее, чем Нео от летящих пуль. Как при этом остаюсь на ногах — тот еще вопрос. Видимо, из трепета перед грозной, наступающей на меня Плюшкой.
— Юлька! Исчадие ада! Лифчик где?
Я бы и рад не обратить на это внимание, но кто ж виноват, что пока мы не виделись, Максимовская успела сменить образ. И как сменить. Из кокетки в красном сарафанчике в секси-хулиганку, с торчащими из-под тонкой ткани топа острыми сосками.
— В аду оставила, — рычит Плюшка и воинственно перехватывает бутылку с кетчупом поудобнее, — ща, погоди, Тимурчик. Пять минут — и вы с ним увидитесь!
Потрясающая женщина. И конкурсы интересные. Когда еще меня погоняют вокруг любимой тачки, прицельно обстреливая кетчупом из огромной двухлитровой бутыли?
— Гад. Паршивец. Да как ты посмел ко мне заявиться, — кипятится Плюшка и все-таки цепляет мой локоть томатным залпом.
Не выдерживаю, цепляю пальцем помидорное пятно и отправляю в рот. И опять — вкусовой оргазм, будто мало мне, что с фуршета еле выполз. И еле отняли у меня там блюдо с потрясающим тем самым пирогом.
— Бог ты мой, ты и кетчуп сама делаешь?
— Делаю! Из крови особо одаренных придурков! — щерит зубки Максимовская.
— О! Где ты их отлавливаешь? — заинтригованно уточняю я, не поднимаясь с карачек. — Мне смерть как нужен новый особо одаренный брендрайтер. Может, подскажешь темную подворотню, где поискать?
— Я тебе подскажу кладбище со свободной могилкой! И путевочку оформлю. Сюда иди, сволочь!
— Бегу-бегу, — киваю, но не тороплюсь выполнять обещание, — ты только пузыречек свой закрой, сахарная. Оставь мне хоть что-то для пельмешек. Кстати, а пельмени ты ведь лепить умеешь? Обожаю домашние пельмени.
— Ща я тебе так твой пельпень залеплю, — кровожадно скалится Плюшка, но мне уже очевидно, что кетчуп у неё на исходе. Выстрелы стали гораздо реже, правда и руку в стрельбе Юлька однозначно поднабила. Рубашку мне однозначно придется отправить на помойку. Вероятнее всего — после того как я её оближу.
— Юль, а Юль, ну вот чего ты разошлась-то? — мурлычу я как можно обворожительней. — Я ведь не обижаюсь на тебя за торт. Ну не хочешь ты на концерт — в ресторан пошли. Или куда ты хочешь? Хочешь на вертолете над Москвой полетать? С парашютом вместе прыгнем? Или может, просто сходим в ночной клуб? Чего ты хочешь, женщина?
— Чтоб ты сгорел в аду, Бурцев! — рявкает Юля и с особым остервенением выкручивает бутылку, выжимая из неё особенно мощный, но — в кои-то веки последний кетчупный залп.