Кельтика
Шрифт:
Ясон расхохотался:
– С удовольствием. Больше ехать некуда!
Единственным прибывшим на коне оказался очень крупный дак, он был одного возраста с Ясоном, в бороде больше седины, чем черных волос. Он спешился и повел коня в сторону Арго, ярко освещенного факелами и наполовину отстроенного. Он похлопал рукой по незаконченному корпусу.
– Найдется место для моего коня на этом корабле? – спросил он на языке Ясона.
– А что может делать конь? – спросил в ответ Ясон.
Дак рассмеялся с облегчением:
– Что он может делать? Он может скакать
– А что еще он умеет?
Дак глянул на Ясона, потом на своего коня, потрепал его по гриве:
– Что еще? Этого мало? А еще он очень теплый ночью. Ручаюсь. Очень теплый. Даже в самую студеную зиму, в горах, вы не замерзнете, если пристроитесь у него за спиной. А за спиной моего гордого коня найдется место для многих. Очень теплое животное!
Он опять любовно погладил коня.
– А еще что? – не отставал Ясон.
Дак начал сердиться. После паузы он спросил:
– А о чем ты подумал?
– Он умеет готовить? Умеет грести? Может ли он петь песни для поднятия нашего духа, когда несется галопом? Владеет ли он магией?
Всадник некоторое время изучающе смотрел на Ясона, а потом сухо сказал:
– Понятия не имею. Мне не приходило в голову спросить его. Я надеялся, что достаточно будет силы, тепла и удобрений.
– Он может умилостивить Посейдона?
– Посейдона? Кто это такой?
– Бог морей. Плохи дела, если он рассердится. Пойдут огромные волны. Начнут разваливаться корабли.
– Сейчас я вспомнил, что еще он умеет плавать.
– Нам не нужны пловцы, нам нужны гребцы.
Дак смотрел на него испепеляющим взглядом:
– Он ведь конь. У него нет пальцев. Это что, веревка? Можно взять?
Не дожидаясь ответа, он подошел к тому месту, где были сложены бухты с канатом для корпуса Арго. Он дважды обвязал канатом толстенное дерево с мощными корнями, что стояло на опушке, потом вернулся к коню, кое-как перевязал веревку ему через грудь. Дак развернул животное к озеру и хлопнул его по крупу:
– Пойди искупайся.
Конь припустил к берегу, осторожно наступил на ледяную кромку, вышел на глубину и поплыл. Веревка натянулась, и я подумал, что он остановится и поплывет к берегу. Но ничего подобного не произошло. Дерево позади нас затрещало, наклонилось, заскрипело и застонало, корни вырвались из земли, и дерево рухнуло, поползло к воде, задевая нас ветвями и колотя по корпусу Арго.
Дак позвал коня назад, и тот повернул к берегу.
Ясон уставился на повергнутое дерево, потом повернулся к хозяину коня:
– Мы найдем для него место.
– Хорошо. Его зовут Рувио, а меня Рубобост. Я вам тоже пригожусь.
Прошло время, когда лишь розовая заря возвещала о приближении светлого времени года, потом становилось чуть светлее, но ненадолго,
– Кайнохуки отбросил крышку своего зимнего гроба, – объясняли мамы своим детям. – Он очень долго спал, переваривая последнюю трапезу, а теперь поджег скопившиеся газы, поэтому начинает прибывать день. Ему нужно охотиться на медведя, приручать оленя, ловить рыбу и войтази, чтобы развесить их сушиться. Потом ведьмы будут их использовать в колдовстве. Кайнохуки – наш друг.
Я все это уже слышал раньше. А на самом деле берега озера и оттаивающие пруды начали смердеть, вырвалось зловоние, накопившееся за долгую зиму.
Я не раз наблюдал, как болотный газ вспыхивал и загорался, что приводило к трагедиям. Корабли, которые строили на земляных спусках к озеру, сгорали в пепел, цапли, поджидавшие добычу в камышах, зажаривались заживо. Надо сказать, что такое происходило в устье рек уже в разгар лета, и я рад, что только Кайнохуки, а не жители Похйолы поджигает газы, накопленные за зиму.
Жизнь вернулась к Арго неожиданно, в самое светлое время дня.
Леманку и еще двое его помощников находились внутри корпуса. Новый киль уже был приделан, он был замечательно вырезан из местной березы и тщательно обработан. Внутри оставили пустое пространство, чтобы поместить туда фрагмент старого корпуса из додонского дуба, мощь которого так поразила Ясона в его первый поход. Леманку специально ходил в священный лес Миеликки, Госпожи Леса, там он совершил продолжительный ритуал, включающий барабанный бой и пение, а после него срубил высоченную старую березу. Миеликки будет нашей новой покровительницей.
Ясона с нами не было, он уехал куда-то в поисках рекрутов, а я помогал даку вырезать весло. Рядом горели костры, четыре собаки с лаем носились друг за другом, а весь этот шум перекрывал грохот металла, который ковали поблизости. В ушах звенело от непрекращающегося гула.
Но все вдруг замерло, опустилась полная тишина, когда вопль боли и страха прорезал воздух. Это кричал Леманку. Я испуганно смотрел на недоделанный корпус корабля. Леманку вышел на заплетающихся ногах, продолжая кричать. На месте глаз зияли две окровавленные дыры. Он спустился по сходням и побрел к озеру.
Один из местных работников, находившийся с ним на корабле, крикнул:
– Он забрался в носовую часть. На него там что-то напало!
Леманку, снедаемый желанием поскорее приделать киль, нарушил строжайший запрет Ясона: единственным человеком, кто будет работать в самой старой и самой опасной части Арго, станет сам Ясон.
Я бросился к раненому. Леманку упал в озеро и горстями плескал воду на лицо. Вода рядом с ним кипела! Продолжая кричать, он с трудом поднялся на колени. От него во все стороны разбегались волны, напоминающие змей, и уносились вдаль – корабел стал центром движения, устремленного от него к лесу.