Кембрия. Трилогия
Шрифт:
Вот – опять сидово новшество – вовсе невесомые иглы боевых кирок. Такую никакая кольчуга не удержит, любой умбон – насквозь. Правда, засядет во враге намертво. Оружие на один удар. Оружие знатного воина: пожалеть деньги и потерять в бою жизнь, встретив слишком бронированного противника, глупо. Оружие волшебника: такой киркой можно откалывать образцы камней. У Окты, графа и начинающего чародея, клевец имеется… Оружие слабой женщины. Лучше один удар, но верный, чем неспособность причинить вред врагу. Да и таскать у пояса, показывая статус полноправной гражданки, куда как легче.
А еще – оружие богини! Неудивительно: она разом воин, волшебное существо и женщина. Клевец для Немайн –
– Это все – сталь? – у «элдерсмена» Пеады аж дыхание от восторга сперло.
Граф Окта полностью разделяет благоговение. Как любой воин, он знает откуда берутся мечи, тем более, что назначение послом в Камбрию принял с расчетом разжиться в стране знаменитых кузнецов хорошим оружием. Каких трудов стоит собрать руду, выплавить и перековать крицы, представляет. За меч весом в фунт английский кузнец просит денег, как за год обычного занятия ремеслом – а получается сыромятина, что гнется от сильного удара. Теперь у него на поясе славное оружие, равно прочное и твердое, но его ковал тот же мастер, что создал наследника знаменитого Эскалибура – для сиды. Право купить оружие по дорогой цене стало немалым подарком. А теперь средненький мастер, только глянув на серый клинок, объявляет:
– Он у тебя, светлейший посол, сварной! Разные части варили и ковали отдельно, закаливали тоже хитро, глиной обмазывали… Дорогая вещь, хорошая. Я бы мог сделать – но долго и хуже: Лорна мне не переплюнуть. Мы другим берем… пошли внутрь. Посмотрите волшебный молот в деле. Магия сидовская, белая – именуется механика.
Внутри – пекло, мастер рядом с тяжелой машиной не выглядит повелителем. Скорее наоборот, живая скала со вздохом соглашается слушаться рычагов: так уж и быть, по дружбе… ради сиды! Мастер налегает на рычаг – неподвижные деревянные колеса сдвигаются. Двигает другой – начинается бег по кругу. Молот взлетает – секунды! Сколько людей нужно, чтобы поднять такую же чушку простой лебедкой? Удар! Впустую, по наковальне. Но щипцы уже выхватили из горна истекающую желто–розовым жаром заготовку.
Удар! Золотистые искры – как оторочка дождевой капли, разлетаются в стороны. Зевакам лучше держаться подальше! Попади такая на кожу – прожжет до мяса, а на обмазанном глиной полу – безопасно потемнеет, станет сперва вишневой, потом черной.
Мастер работает – а подмастерье уже положил в горн новую заготовку. Потом друзьям из Мерсии объяснят: металл после плавки выходит годный, только пористый, непрочный. Потому из него нужно выколотить дурь. Убрать поры, выгнать шлак. Сталь не железо! Слиток даже расплавить нельзя, разве Немайн знает как – но пока таких премудростей не рассказывала. Но плавить и не надо, чтобы стал ковким, достаточно нагреть докрасна. А ковать теперь недолго: то, чего прежде молотобойцы добивались, неделю за неделей обрушивая кувалду на слиток, молот–великан делает за минуты. Немудрено. В нем этих кувалд, по весу… Только заготовку на наковальне поворачивай!
Конечно, и после этого остается много работы: нужно придать металлу форму, но и тут нечеловеческая сила ударов только на пользу. Потом заготовка должна остыть: точить нужно холодную. Потом снова в горн – перед закалкой.
– Могли бы работать быстрей, – пояснил
– Почему утреннюю?
– Потому, что моя она восемь часов каждый день. Потом – чужая: вечернего мастера и ночного. Ночным быть плохо: человек не сид, ночью спать должен. Опять же, расход на масло для ламп. И все равно не так светло… Правда, наш ночной привык. Говорит, воздух прохладней – плюс. Каждое утро от него принимаю хозяйство – под приложенный палец. Мол, ничего не утрачено. Потом так же сдаю вечернему. Хлопотно, но спокойно. Зато еще два добрых человека с того же горна и молота кормятся. Сытно! Сами знаете цены. А я делаю восемь мечей каждый день… И все берет сида. Цену как объявила – не снижает. Чего еще желать? Ну, это мне. Но и вам стоит подумать: мой меч в бою не хуже сварного будет. А что после битвы иззубренный и тупой вручную не заточить – так берите новый, задешево! Моих десятка три за один ваш выйдет…
Вышли. Окта заметил – у короля на лбу густой пот, будто не на весеннем ветерке стоял и издали на чужой труд любовался, а вкалывал у самого горна… Пенда промакнул лицо краем плаща. Сказал:
– Пощупал… Словно пальцы оторвало! Понимаешь, что такое восемь мечей за утро?
Расчет простой – для того, кто озаботился изучить сидовские цифры. За день – двадцать четыре. Десять больших молотов дадут в день двести сорок. Сорок рядов по шесть человек: такой отряд на поле боя заметен! Дует ветер, течет река, кормятся люди – и, как река, течет на врага бесконечная колонна воинов. За месяц – легион. Не знамя, как в Британии – настоящий, римского штата. Вот и все о знаменитом греческом контракте! Прищурь глаза – увидишь: месяц, и безоружные ополченцы вооружены не топорами даже – сплошь мечами, прикрыты стеганым доспехом. Еще месяц – у каждого прибавятся простой щит и копье. Еще месяц – на каждом шлем…
Не такой, как взяли в походе на саксов – полоски накрест, поверх кожа. Не клепаный из четырех частей – у короля такой, и у самой Немайн! Сейчас делают такие, каких никто прежде не видел: кованые из одного куска. Клепаный, понятно, настолько прочен, насколько крепка самая слабая заклепка. Поди их все проверь! А этот врагу надо прорубать. Или вминать – но, опять же, цельный кусок, а не рвать заклепки.
Ткацкие станки проверять не стали. Сунулись только в валяльни. Труд сукновала – один из самых тяжких… Только и здесь мастер больше смотрит за машиной, чем занимается ручным ремеслом. Да сила ветра вместо силы воды: сукновальня не меха, остановится на время – горе невелико. И никакой волшбы, не считая машин. Только огромные деревянные столпы, словно великаньи ноги, пинают тюки с шерстяной тканью. И не злы они вовсе, только их равнодушие страшней любого гнева. Попади под них человек – так же безразлично перемелют в кровавый куль… А вот у молота душа воинская, недаром оружием занят – он–то бьет то, что может держать удар.
А что у машин есть души, хоть не людские и не звериные – точно. Те же ветряки – без сомнения живые. Смотритель рассказал, что собранные без Немайн машины вышли неправильными, скрипели, словно бы зубами, ломались. Вернулась – и все вернулось. Если ветряк от начала правильный, ничего ему не надо, кроме ухода и ветра. Раз построил – служить будет и внукам… Заглядывала ткачиха: у их гильдии и на торговлю сукнами привилегия.
– Новеньким интересуетесь? – спросила, – Вот вам, чего не жалко: пуговица.