Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Что роща? Новую посадим. Главное – вернитесь!
А потом – ржание лошадей, непривычных к морским путешествиям, полные паруса на горизонте, машущие вслед руки.
Лучники Луковки если и ушли, то тихо. Война не оставила город в покое! По улицам ползут слухи о падении почтовой станции, от человека к человеку проходят путь от были к легенде, от легенды к мифу. Недостроенная почтовая станция превращается в цитадель, исполнившие свой долг воины – в полубогов. А бредущая домой, в башню, сида со свешенными к плечам ушами – в мученицу за народ свой! Вчера вечером была жадина, не дающая легких денег – сегодня щит
Иные, точно, кланяются. Сида шагает все тяжелей… Встала. Уши взлетают на макушку! Руки в боки, из горла… упаси Господь, не песня. Всего лишь сварливый окрик:
– Что мне поклоны бьете? Тем, кто на тракте полег – им поклонитесь. Бога молите… за тех, кто в море и походе.
Дернула ухом. Дальше поплелась, в собор, навещать рассекреченного патриарха. Вокруг – тихо, служек с патриаршими носилками не видно. Носильщиков тоже. Неужели опоздала, и патриарх уже в порту? У него еще два часа… В нефе одинокие богомольцы, редкие свечи в ящиках с песком. Некрасиво? Зато пожаробезопасно! Тренажер… После дневного сна нужно вернуться, отбыть епитимью. Срок, вообще–то, вышел, но нагрузки следует увеличить.
Служка кланяется, ведет внутрь. Вот и кабинет Пирра. Старик сидит в трехногом кресле местного производства, глаза прикрыты. Диктует письмо секретарю–камбрийцу. Глаз не открывает, голову не поворачивает, а поза становится напряженной. Заметил и узнал.
– Тяжелая у тебя походка, святая и вечная, – говорит, – понимаю, отчего язычники тебя пишут богиней… Христианину не пристало верить в неодолимую судьбу, но твоя поступь подобна шагам Рока. Уже пора? Толпа ждет Пирра? Пойдем…
Открыл глаза. Встал. Медленно.– Что–то тихо. Или уши мне начинают отказывать так же, как и глаза?
– Нет никакой толпы, – сообщила Немайн. – Я не стала выставлять против тебя твой страх. Мне довольно и готовности выйти ему навстречу! Отныне в Кер–Сиди есть первосвященник. Только…
Она улыбнулась, свесила уши к плечам, заглянула снизу вверх свинцовыми глазищами.
– …батюшка Пирр, не называй меня святой и вечной! И Августиной тоже! Это Анастасия – базилисса. А я Немайн, хранительница…
Пирр развел руками. Мол, прости, но сама подставилась. Старый наставник укажет на ошибку – чтобы этого не сделал кто–нибудь менее доброжелательный.
– Оговорился, великолепная. Разве откажу тебе в просьбе? Но прошу тебя – подумай. Старик Пирр сумел переступить через страх… всю ночь святому Петру молился, и с его помощью сумел. Попробуй и ты, ополчись на свои страхи – глядишь, и они окажутся не большим, чем испытание, назначенное добрым правителем…
Триада третья
1
С самого утра сестренки–Агусто след простыл. Знакомо. Отец, бывало, тоже не мог выбраться к семье с утра до ночи. Государственные дела… Перед Анастасией пока задачи попроще. Штат башни, жены, сестры, дочери и прочие родственницы рыцарей сестры – заметили, что проснулась. Робеют
– Какое платье наденет святая и вечная – римское, камбрийское или аварское?
– Аварское. К вашему еще не привыкла…
Римское напоминает башню, в которой четыре года узницей жила. Непонятно, почему сестра не построила себе обычный дворец. Да даже нору выкопать, и то, наверное, приятней, чем от брошенного в окно случайного взгляда – вспоминать! Пусть на Родосе зелень другого цвета, нет полноводной реки, и дома совсем другие, но по улицам спешат такие же маленькие человечки, снуют в порту лодки, входят и выходят корабли.
Церемонии, конечно, забыты, но Анастасия никогда их особо не любила. Поклона и пожелания святой и вечной августе радости в новое утро – вполне достаточно. Дальше начинаются дела. Эйра выглядит высокопоставленным офицером – широкий военный плащ прячет девичье естество. Лицо настолько серьезно, что потеряло львиную долю свежести.
– Немайн мне поручила сразу два дела, важных. Одно – помочь тебе освоиться в башне, городе, стране. Другое – командовать дружиной и ополчением. Мужчины высокого звания все на новых землях или в походе, а временное назначение – обещание постоянного, если человек справится, конечно. Вот и приходится хлопотать за двоих. Я к чему: не желаешь ли ты взглянуть на учение? Городское ополчение нужно постоянно тренировать, иначе они все перезабудут.
Сказать «не желаю» значит поставить ту, которую Агусто зовет сестрой, в дурацкое положение. Хочется: настоящая–то сестра у нее одна! Но ведь поймет, обидится. Самое меньшее – огорчится. Потому Анастасия торопится согласиться, но шпильку подпустить не забывает.
– Желаю… если расскажешь, что бы ты делала, если бы я отказалась!
– Бегала бы туда–сюда, как колесничная лошадь! – соломенная головка и встряхнулась по–лошадиному, короткая толстая коса тяжело мотнулась от уха к уху, – Управилась бы. Мне, святая и вечная, бегать не привыкать. Лет с десяти заказы разношу…
Осеклась. Уточнила:– Разносила.
Носом шмыгнула. Простыла, что ли? Или, поднятая сестрой к вершинам власти и славы, жалеет о жизни в ремесленном сословий? Ее рука сунулась в неприметный разрез в поле плаща. Оказывается, там прячется платок – поменьше, чем на поясе, и совсем не вышит. Правильно: сильным не стоит показывать хвори на людях. И не стоит показывать, что есть, что прятать! Потому поясной всегда чист и всегда на виду.
Эйра испросила дозволения, отвернулась, трубит носом. Кажется, белый уголок и по глазам пробежался… Значит, не насморк!
Анастасия задумалась. Вспомнила, как грозила сестре – отказаться от имени. Если бы так можно было – произнеси отречение, и вернутся те, кого сгубил венец! Мама. Братья… И хорошо бы им не помнить о былом величии, не печалиться – не о потере, о слабости своей. Хорошо и самой забыть каменный мешок и крики вечно голодных чаек. Только… тогда сестра навсегда останется для тебя занудой–колючкой!
– Власть, – шепчет базилисса без империи, – это кровь.
Неожиданно понимающий взгляд. Кивок.