Кемер в объятиях ночи
Шрифт:
Вскоре он подошел к клубу. Тут только Григорьев и вспомнил про нож в ножнах на голени. Было бы неприятно, если бы нож обнаружили охранники ночного клуба. В „Эдеме“ наверняка стояла рамка металлоискателя. Не доходя метров ста до клуба, Григорьев отошел к обочине дороги, вынул нож и воткнул его в землю по рукоятку, чтобы не блестел, и пошел в клуб.
Билет в клуб стоил двадцать долларов. Войдя, Григорьев попытался сориентироваться. „Эдем“ был, пожалуй, самым лучшим ночным клубом, который Григорьев когда-либо видел (впрочем, опыт его в этом деле был не слишком уж большим), народу там было битком — тысячи полторы, не меньше. Невозможно, казалось бы, никого тут найти. Здесь царило безудержное веселье, ритм бил по ушам, как молотком. Долго выдержать такой темп и звук было невозможно: или надо было
Хотя народу было немерено, долго искать Григорьеву не пришлось. Ирина сидела за столиком как бы в отдельной ложе с каким-то типом, судя по всему, турком лет тридцати, со стильной узорной бородкой, который постоянно что-то ей говорил и улыбался, сверкая сплошными, ослепительно белыми зубами. Его длинные до плеч курчавые черные волосы блестели и явно были по местной моде чем-то смазаны. Поведение Ирины тут было совершенно другим, нежели в баре отеля: она с интересом слушала, поддерживала беседу, весело смеялась. Они сидели очень близко, почти касаясь друг друга коленями, и турок держал ее за руку. Надо признать, довольно красивая была пара, если смотреть со стороны. Ирина — это само собой, но и он был настоящий красавец, словно актер из порнофильма, настоящий мачо. Белая рубашка в свете флуоресцирующих ламп казалась еще белей.
И в этот момент Ирина увидела Григорьева. У нее на лице в один миг отразилось изумление и недоумение одновременно. И еще что-то непонятное. Турок проследил за ее взглядом.
— Do you know him? (Ты его знаешь?) — явственно по губам, как услышал, прочитал Григорьев его вопрос Ирине.
— No! — Она покачала головой и опустила глаза.
Тогда турок взял Ирину за руку, поднялся и они вышли из зала. Григорьев последовал за ними, но не обнаружил их в продохе. Рядом была запертая дверь с надписью „Staff only“. Подошел служитель, набрал код и вошел. Григорьев мгновенно запомнил код, потом сам набрал его и без малейших колебаний вошел в другой коридор и уже там с упорством безумца начал методично заглядывать во все двери. Он должен был узнать что-то важное для себя. Зачем-то это ему было нужно. По каким-то причинам уйти он не мог. Надо было бы уйти, но не мог. Он был как Фома-неверующий, которому нужно было непременно самому „вложить персты“.
В одной комнате никого не было, даже свет был выключен. Во второй, напротив, ярко горела лампа, за столом сидели несколько человек, точнее, четверо, и раскладывали деньги по пачкам. Когда Григорьев вошел, они разом замолчали, одновременно повернули головы. Он невнятно что-то им сказал, повернулся и вышел из комнаты. Тут же услышал за спиной, как одновременно загрохотали отодвигаемые стулья, когда несколько человек разом поднялись со своих мест. И на их вопросительный взгляд Григорьев ответил:
— I’m looking for my wife!
И захлопнул дверь. Двинулся по коридору дальше.
В этот момент двое крепких мужчин подошли к нему. Настроены они были очень решительно. Что-то спросили.
Григорьев показал пальцем вглубь помещения:
— Бу беним эшим (Это моя жена), — вдруг вылезла из него недавно услышанная фраза, возможно, и сильно перевранная. Это у бассейна в баре кто-то из подвыпивших отдыхающих мужиков днем зачем-то долго повторял ее на разные лады.
Турок ничего на это не сказал, а попытался схватить Григорьева за шею. Впрочем, Григорьев от захвата легко ушел. Приемы рукопашного боя сидели в нем, словно программа в компьютере, которую давно не включали. Подсознание и спинной мозг работали, и только были некоторые проблемы с утраченной с возрастом гибкостью, растяжкой и скоростью, поэтому все получалось не так эффективно, как бы хотелось. Страх, заполнявший его первое время, исчез и был только бой. На тебя нападают, и ты делаешь какие-то движения и действия, защищаешься. И двое человек упали легко, как кегли, и Григорьеву удалось выйти из комнаты, потом из коридора. На выходе из клуба никто не стал трогать и он выскочил на улицу, подумывая, что хорошо бы взять такси и уехать куда-нибудь на другой конец поселка или даже в Кемер, но в то же
Выйдя на улицу, Григорьев увидел Ирину с ее турком. Они садились в машину. Неожиданно Григорьев заметил, как Ирина обернулась и некоторое время удивленно смотрела на него. Он не нашелся, что делать, и просто помахал ей рукой. Машина умчалась красными огнями в ночь.
Григорьев забрал из куста нож и направился к себе в отель, но вскоре заметил нескольких человек, преследующих его. К этому он не был готов, хотя имел свойство заранее просчитывать ситуации.
И вот Григорьев шел по улице совсем один и за ним шли трое довольно крепких мужчин. Вид у них был угрожающий и зловещий. На фоне освещенного клуба они выглядели черными силуэтами. Перед ними на дороге вихлялись длинные тени. И деваться-то с этой улицы было некуда — тянулись сплошные заборы и торговые лавки, куда-то дергать в сторону, в проулки, на задние дворы, во тьму — без нормальной обуви, совершенно не зная местности — был не лучший выбор, а так была хоть какая-то возможность выйти на освещенное людное место, наткнуться на конный или автомобильный полицейский патруль, охранников отелей, которые постоянно дежурят на входе.
„Чего это они за мной идут? — раздраженно подумал Григорьев. — Чего им от меня надо? Ведь мне от них ничего не нужно. Пусть делают свои темные делишки, наверняка наркотики, девочки, которые сами же и лезут в капкан, какие-то еще нелегальные штучки. Какое мне дело!“
Он недоумевал. Ситуация получалась неприятная. Волновало Григорьева только то, что как Машка, если что, доберется без него до Питера и, не дай Бог, напугается, будет рыдать. Консул российский, что ли будет этим заниматься? Да, наверняка у него тут свои какие-нибудь дела, а всякие лишние проблемы с согражданами он наверняка воспринимает как нудную помеху. Консулы отправляют каждый год из Турции человек тридцать-сорок туристов в цинковых гробах — никак не меньше, причем треть составляют дети».
Помнится, одного российского туриста в Анталии столкнули в шахту лифта. Исчезновение человека обнаружили только в аэропорту при регистрации билетов. А дело то было темное. Официально сказали, что он сам упал туда с перепою. А что еще могли сказать?
Жалко, что никого нет рядом ребят из Парусного. Эти типы вроде Тарасика или Фомы почему-то всегда точно знали, что надо делать в данный конкретный момент. С ними все было бы по-другому, даже интересно. Однако ни Тарасика, ни Фомы рядом, увы, не было. Интересно, что бы они предложили в данной ситуации, наверняка что-нибудь типа: «Ты, Гриня, валишь первого, а я вон того, толстого, начинаем по моей команде!»
Еще по дороге в клуб Григорьев заметил один магазин, который можно было проскочить насквозь и выйти на задний двор, где днем паслась коза, и там был проход, где можно было бы исчезнуть в полной тьме. Да и далеко было еще идти до того магазина. Налево тянулся бесконечный забор. Некуда было не деться.
И Григорьев побежал. Однако добежать до отелей у него не получилось всего-то каких-то всего каких-то ста-ста пятидесяти метров. Его обогнала машина и затормозила чуть впереди, заехав передними колесами на тротуар. Двери открылись, и оттуда вышли еще двое.
Путь был отрезан. Григорьев инстинктивно обернулся назад. На него, как груженый песком самосвал, пер здоровенный усатый турок. Григорьев неожиданно для самого себя ударил его ногой в живот — и получилось все равно, что в подушку. Показалось, что без особого эффекта. Тогда он засадил туда же ногой еще один раз, и этот удар видимо дошел- толстяк охнул и сел на землю, хватая ртом воздух.
И в этот момент Григорьева ударили сбоку по голове чем-то твердым — то ли бутылкой, то ли дубинкой. Половина лица у Григорьева сразу будто замерзла, но больно пока не было, хотя неожиданно его потащило в сторону, и он, не удержавшись, упал на колено. И вроде сознание не полностью потерял, а встать не получалось. Попытался и снова повалился, получив при этом еще удар ботинком по голове и в живот. Григорьев даже испытал некоторое отстраненное удивление: неужели, это все. И «погрузился» в забытье, как в туман.