Кенгуру на фресках
Шрифт:
Правда, существуют свои тонкости.
Взять, например шерсть, которой покрыты местные животные. Просто насмешка злого рока. Каждый волос это, в принципе живая субстанция, но, во-первых, на вкус редкостная гадость и, во-вторых, волос живой не целиком, какая-то часть его уже омертвела, не говоря уже о полинялых, которых в шерсти более чем достаточно. Что же происходит при употреблении мертвой плоти уже упоминалось.
Несмотря на то, что мы, земляне можем, при желании двигаться так быстро, что за нами не поспевают глаза многих местных существ, мы не всегда отваживаемся нападать на зверье. Нужно быстро добраться до плоти. Это выполнимо, либо если вырвать порядочный клок шерсти вместе с кожей в том месте,
В тот период, который здесь зовется зимой, приходится кормиться всякими кореньями, да плодами наподобие нашей рябины, в изобилии растущей в здешних лесах. Аборигены ей брезгуют, но на мой вкус вполне удобоварима. В плодах всегда теплится жизнь и их нельзя употреблять разве что сушёными или термически обработанными.
Все бы хорошо, но зимы здесь долгие и ненастные. Зима здесь – это беспрерывно моросящий дождь, в котором дневной свет, проходящий сквозь мириады капель, разлагается на множество радуг. Они, налагаясь друг на друга создают, такую мешанину света и цвета, которые не снились даже отъявленным импрессионистам. Несмотря, всё ж таки, на все эти игры света, зимой вся живность прячется, а корнеплоды и ягоды не слишком сытная пища и постепенно организм начинает требовать протеина. Требовать подсознательным чувством острого голода, от которого ничем нельзя отвлечься.
Остается выбирать между этическими принципами и банальной дистрофией.
За годы, проведенные здесь, в организме уже не осталось ни капли жира. Одни кожа да кости. Ну, не совсем кости, но мышечной массы действительно явный минимум, обеспечивающий нормальное функционирование организма, Если не подкрепиться в ближайшее время, то он начнет поедать сам себя и будет действительно плохо. У меня уже начались головокружения. Так недалеко и до анорексии.
Как это ни дико, но сила солому ломит и приходится заниматься людоедством, если считать аборигенов людьми. Что ни говори, но они зимой самая доступная пища, тем более, что их тела в большей степени лишены волос, нежели тела землян. Во всяком случае, здешние мужчины избавлены от бриться, а женская алопеция прекрасно вписывается в критерии понятий местной красоты. По большому счету, получается, что мы, земляне, здесь опасные пришельцы. В этом мире мы – вампиры, вынужденные охотиться на аборигенов, чтобы выжить в этом мире
На Земле, помниться, люди, вроде бы живьем едят устриц. Причем делают это не сколько, чтобы утолить голод, поскольку, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. Это является, конечно, слабым утешением тем мукам совести, которые терзают рассудок культурного существа, низведенного обстоятельствами до уровня жестокого убийцы, но, тем не менее, всё ж лучше, чем ничего. И на охоту мы выходим лишь тогда, когда здорово прижмет! Никто из нас не стремился попасть в этот мир! Если он нас спас и приютил, то пусть и кормит…
Сегодняшняя ночь оказалась как нельзя подходящей для охоты. На небе по половинке лун. Это лучше чем, если бы полнолуние одной, которая рисунком своей поверхности напоминает Луну. В такие ночи во всю разыгрывается ностальгия и хочется выть по-волчьи от тоски. Кажется, что ты дома и ты обычный человек из подлунного мира. Тобой не пугают детей и не травят как дикого зверя.
Мне повезло с местом обитания. Невысокие горы
Аборигены, не вынося холода и мрака, считают эти пещеры преддвериями ада. С ними связано множество суеверий и факт моего здесь обитания не явился чем-то чрезвычайным. Одной нечистью больше, одной меньше – без разницы. В силу этого мне не слишком докучают преследованиями. Особенно после облавы, устроенной на меня местным феодалом, во время которой он сам свернул себе шею, провалившись в карстовый колодец вместе с лошадью и несколькими легавыми. Кроме этого еще несколько местных борцов с нечистью сгинули в глубинах пещер (один, каюсь, моя заслуга, но другие попросту там замерзли, заблудившись). После всего этого мою персону, вроде бы, оставили в покое. Заложили, правда камнями входы наиболее близкие к населенным пунктам, и по всему предгорью наставили изображений своего религиозного символа.
Я не разбираюсь в тонкостях здешней религии, но я слишком эмоционально воспринимаю эти символы. Если это возможно, стараюсь обходить их стороной. По моему мнению нужно быть ненормальным, чтобы с благоговением взирать на подобную гадость. Хотя, по-своему они правы, чтобы искать в подобном спасение.
Но всё равно нужно держать ушки на макушке, чтобы не проморгать момента, когда за меня возьмутся всерьёз. Не хотелось бы повторить печальную участь некоторых из нас.
Мы, земляне, вынуждены выживать в этом мире по одиночке. Так незаметней и, следовательно, безопасней. Мы стремимся не заходить на территории друг друга, чтобы не увеличивать статистику загадочных смертей и будоражить аборигенов— себе дороже. Двое наших пытались жить семьёй, но из этого получилось лишь три обугленных черепа, экспонаты в кунсткамере местного Ватикана.
Мы поддерживаем друг с другом радиосвязь, которая из-за активности здешнего солнца чудовищна, и изредка собираемся вместе, чтобы вспомнить, кто мы на самом деле, поделиться опытом жизни или просто поплакаться друг другу в жилетку.
Один из наших каким-то чудом устроился личным алхимиком у одного, склонного к ереси, графа из захолустья. Чем он занимается в подземельях графского замка кроме поиска для престарелого вельможи эликсира молодости точно неизвестно, но он каждый раз приносит с собой хорошую бутыль сивухи, выгнанной из местных злаков. Она идет на ура. Так как среди нас большинство мужчины, то можно представить себе, как со временем становится весело.
Хотя мы выбираем для встреч зимние ночи в самые трескучие морозы и места поглуше, но все равно нас изредка кто-нибудь да видит. Потом по округе долго ходят слухи о шабаше нечистой силы, обрастающие все более живописными подробностями. Следствием этих слухов, как правило, являются экзорсистские экспедиции, снаряжаемые местными епископами. После того, что они там совершают, у нас совершенно отпадает охота посетить это место вновь. Действительно, кому-нибудь, вроде местного Лютера или Кальвина, объявиться в этой цивилизации не помешало бы. Хотя бы поотменяли эти мерзкие религиозные символы и гадкое действо таинства причащения.
Только любая палка всегда о двух концах и никто не даст гарантии, что не возникнет такого явления как тотальная охота на ведьм, которая в наибольшей степени свирепствовала именно в странах, где победу одержала реформация. Немцы, например, увлекшись, сожгли на кострах, заодно с «ведьмами», стольких своих красивых женщин, что это не замедлило сказаться на наследственности. Настолько сказалось, что фраза: « Вы так красивы, что просто удивительно, что вы немка!» расценивается как комплимент.