Кенн
Шрифт:
Ворон, затрепыхался и подал голос, выводя подмастерье из очарования ночи.
Будильник не прозвонил. Напольные часы в гостинной считали время. В солнечном луче крутились пылинки. Муж
Клава потянулась за «Амаретто» на тумбочке. Налила, не вставая, в рюмку. Скользнула по черному шелку подушек и вылила под язык ядовито-красное содержимое. Чувствуя, как липкая сладкая влага исчезает сама собой. Проясняется в голове и мир за полузакрытыми глазами перестает быть непроходимо невыносимым.
Только в голове что-то противно трещало. О боже! Это ж телефон! Вдруг Стокгольм, или этот, его дурацкий Копенгаген. При воспоминании о Копенгагене женщина коварно усмехнулась, и, путаясь в халате, пошлепала босиком в прихожую.
Нет, не муж. Взъерошенный Светкин голос с утра незабываем.
–Не, ну, Клавка, ну ты, блин, даешь. У этого ж парня, у полковника – у него ж к тебе серьезно что-то. Ну, ты то же даешь! Сбежала вчера из Дома кино, оставила меня с двумя мужиками и, причем с военными! Подруга называется, ну да ладно, разбудила, что ли? А этот твой посол – он в командировку надолго уехал? А то я тут ору-ору, а он, может, гхм, дома сидит.
Больше всего на свете Светка хотела подстелить подружку под кого-нибудь. Ну, хоть под кого-нибудь! Дружба здесь старая. Еще холостяцко -девичья. Они и замуж собирались вместе. За одного и того же датскогого посла. Но Клавка успела, а Светка… ну значит не судьба. С тех пор Светка мстит, но никого ближе ее просто нет. А без мужа скучно, одиноко и, и как-то оно не так совсем. Так, что отвечать старой подруге, когда не знаешь, чем похвастаться: муж-посол в Копенгагене а ты…Ой, да и тебе ж было ж так хорошо, пока она не позвонила. Но Кодекс строителя коммунизма гласит иное, даром что ли Клавка была комсорг юрфака, где девочки- конфетки получали образование. Лапатулечки не могли терпеть одна другую: одна « умная», другая « плохая». Везет всегда «плохим», но не в этот раз. Всю жизнь они спорили. Одна мурлыкала, главное удачно выйти замуж, другая собиралась что-то из себя представлять. И когда речь заходила, скажем о Японской поэзии,…вообщем предпочел посол Клавку, а о Светке сказал по- пушкински: « Как эта глупая луна на этом глупом небосводе» Обе все понимали, но никто ничего не говорил ясно.
Конец ознакомительного фрагмента.