Кентавры на мосту
Шрифт:
Родители этой ее деятельности не одобряли. Им почему-то казалось, что девушке полагается учиться и приобретать профессию, она же не видела различий между профессией и призванием, а призванием ее были мужчины. Конечно, хотелось одежд, сумочек, модных сапог, часов, украшений, но к этому вела не петлистая дорожка курсовых работ и сессий, а прямая – по Каменноостровскому к криминальному иностранцу. Мало-помалу отец, от которого она мало видела хорошего (источником нарядов и сумочек он никогда не был), перестал горячиться, кричать и стукать кулаком в кухонную стенку. Возможно, прекратил попытки понять ее или обратить в свою скучную трудовую веру и правду. Во всяком случае, к каждому следующему любовнику Елены относился все терпимей. Не удивился, когда она ушла из дома к Антону. От знакомства с иностранцем (а Елена предлагала их познакомить) уклонился, но с Антоном, когда они с Еленой приходили в гости к родителям,
Отношения с отцом представлялись Елене не сплошной линией, а пунктиром, в котором черточки становились все короче, а пробелы – все дольше.
У Елены была отличная память, которая со временем даже стала уникальной. Прочитанную страницу она с первого раза могла пересказать близко к тексту, стихотворение среднего размера выучивала за пятнадцать минут. Когда ей было три, она вдруг стала излагать родителям какой-то ясельный мемуар о событиях годичной давности: о воспитательнице, празднике, наряде Снегурочки и Деде Морозе. Отец, обыкновенно сдержанный в проявлениях чего-то хорошего, резко оживился, подхватил ее на руки, целовал, чуть не прослезился и долго ходил из угла в угол их небольшой комнаты с ней на руках, прижимая маленькое тельце к себе. Елена, вероятно, впервые ощутила идущую от него волну нежности и счастья, как будто для него и для нее сбылось раз и навсегда что-то важное, чего раньше не было.
Дача – дощатая хибарка, прикидывающаяся человеческим жильем. Елену оставляли в отдельной маленькой комнатке, что давалось ей нелегко: гасили свет, родители, нашуршавшись, засыпали, и она начинала бояться. Не чувствовала себя в безопасности по двум причинам: страшно, когда ты одна, еще страшней – когда не одна, но не знаешь, кто, невидимый, рядом. За низким окном разворачивалась призрачная животная жизнь поселка, готовая в любой момент вторгнуться в ее маленький мир. В этой жизни участвовали уже и чердак, и половицы, и стены. Трепетало едва держащееся стекло форточки. Спасительным ковчегом была только кровать, но и в ней не ощущалось полной надежности. Пару последних ночей особенно активно себя вела стена, примыкавшая к кровати: в ней раздавались какие-то ерзания и шорохи, возможно, мышиные. Елена не желала мышам смерти. Когда хозяйка пыталась извести их и насыпала привлекательного корма вперемешку с толченым стеклом, один маленький зверь, смирившись с непомерной платой за сытость, выполз из щели умирать. Елена рыдала. Превращение живого, пусть и не вполне дружественного существа в обездвиженную тушку казалось невыносимым. Но если такое бывает днем, что говорить о ночи? Она забылась от страха, и ей приснилась поликлиника. Елена еще маленькая, мама ставит ее на особый стол для детского раздевания и с треском расстегивает молнию на комбинезоне – но ходунок ломается на полпути, из кабинета на велосипеде выезжает врач и отчаянно жмет на сигнал велосипедного звонка. Елена просыпается: комната наполнена пришедшими извне звуками, и она сама начинает кричать. Влетает отец, включается свет: обои распороты, по комнате мечется небольшая птица. Отец распахивает окно и выгоняет летучую хулиганку подвернувшимся под руку полотенцем обратно в ночь. Они с мамой успокаивают дочку, сидят рядом, страхи тают на свету, и только поникшие лохмотья обоев напоминают о ночном беспорядке.
Вообще-то эта история случилась потом, но рассказать о ней стоит сейчас. Криминальный иностранец, утратив последние российские интересы, все-таки уехал. Елена развелась с первым из своих мужей (еще через десяток лет он последний раз в жизни в квартире своей новой жены пойдет пописать; из туалета его вынесут мертвым; узнав об этом, отец Елены передаст через третьи руки небольшую сумму вдове, оставшейся с ребенком) и поселилась вместе с подругой в далеком спальном районе. Из квартиры почти не выходили. Любовник подруги, мордастый бандит некрупного разлива, приносил им еду, вино и возбуждающие таблетки. Днем они сидели у ноутбуков и проворачивали какие-то темные финансовые операции, ночью устраивали виртуальные эротические сеансы. Подругу бандит бил, Елену только запугивал. Это мало напоминало ту жизнь, о которой Елена мечтала. Иногда говорила с родителями по телефону. Они все еще беспокоились о ней. Во время одного такого разговора, когда Елена путано объясняла, сколько и почему она должна любовнику подруги, отец взял у матери трубку и сказал:
– Просто приезжай. Сейчас.
Елена жила внутри шпионского детектива. Когда подруга вздремнула, она накинула
– Пусть теперь подергается он.
– Он сейчас приедет.
– Посмотрим.
Никто не приехал. За время, ушедшее на обретение паспорта, визы и билета, от него не приехал никто. И сам он тоже. Все, на что оказался способен мордастый монстр, – слать эсэмэски – сначала грозные (найду – убью), потом примирительные (верни карты – я тебя не трону), а ближе к отъезду – почти жалобные (я тебе ничего плохого не сделал). Подруга тоже пыталась звонить и писать, но отец отвечать запретил. Это были плохие, смешные ловушки вчерашнего кошмара, которые требовалось просто обойти. Их денег она не взяла (в запасе были свои), чужие пластиковые прямоугольнички раскромсала ножницами на мелкие части и высыпала в помойное ведро. Родители проводили ее в аэропорт. Уже в полете Елена подумала, как это вдруг они стали ей нужны. И насколько они не нужны ей теперь.
Но до всего этого было еще далеко, а сегодня она сидела, затем лежала, затем вновь сидела в комнате у Витька. В его окна не били минареты: пейзаж с парой кленов, несколькими березками, кустами, травой и микроскопическим футбольным полем съезжал вниз, и вместе с ним сходила процессия детей. Двое из них несли на каких-то странных носилках стеклянную банку.
– Это что? – спросила Елена.
– Короче, похороны.
– Что-что?
– Хомяка хоронят, – Витек рассмеялся (смеялся он хорошо).
– Чтой-то торжественно!
– Они, в принципе, любят.
– Хоронить?
– И это, – снова широкая улыбка, – тоже.
Пока в природе разворачивалось это действо, Елена и Витек успели еще раз полюбить друг друга. Когда в здании стало шумно (дети вернулись), Елена оделась и, выбегая, поняла, что ее засекли. Но сидевший в столовой средних размеров мужичок, явно заметивший ее движение, ничего не предпринял. Такое уже случалось: как-то ночью шаги дежурного замерли около Витьковой двери (Все, сейчас накроют!), он постоял, прислушиваясь (наверняка услышал ее голос, не мог не услышать), и все-таки прошел мимо.
Она выскочила на улицу и оглянулась на торчащую над зданием башню, чем-то напоминавшую ей и Антона, и Витька, и просто занятный мужской символ.
Глава третья
Полигимния
– Знаете что, товарищи дорогие, время движется, люди это заметили очень давно, но куда оно движется, надо договариваться. Древние пастухи сторожили по ночам стада, смотрели на небо и видели, что луна меняет форму: то убывает, то прибывает. И это повторяется. Получается месячный круг. От месяца, то есть луны. А земледельцы наблюдали за сменой времен года и тоже видели, что все идет по кругу. Засеял поле – один сезон, растет урожай – другой, жатва – третий, а на четвертый лежи на боку, ну, плюс корми скотину и молись, чтобы еды хватило до следующего урожая. Так образуется годовой круг. А есть еще время человеческой жизни – век. Слово «цикл» и означает сразу и круг, и век.
– А мотоцикл?
– А мотоцикл называется так по двум причинам. Во-первых, это век мотора – он всегда ограничен, во-вторых, у него есть два колеса, а колеса – они что? – круглые. Поэтому и крутятся. Вот ты, Гриша, почему крутишься?
– Потому что круглый… – вмешался Гуся и движением бровей обозначил паузу, явно намекая, что ему есть что добавить.
– А мотоцикл с коляской? – гнул свою линию Гриша.
– Умная голова, ты давно думал, почему она коляска? – Комиссар убедительно покрутил ус и просмаковал слово, – коляс-ка. С колесами, значит. С кругами.