Керенский. Вождь революции

Птица Алексей

— Полноте, Саша, я так рад за тебя!

— Тогда, может быть, коньячку?

— А давай!

Керенский полез в стол и выудил оттуда бутылку прекрасного французского коньяка. Фуршет вышел весьма скромным из-за малого количества участников и отсутствия женщин. Коньяк десятилетней выдержки, тем не менее, оказался чудесным, а доставленный из ближайшего ресторана ужин превосходен.

Домой их развозил шофёр уже весьма подшофе. В автомобиле они без умолку разговаривали, мололи всякую чушь пьяными языками и уверяли друг друга, что всё

хорошее впереди, а всё плохое осталось при царе.

Что интересно, Алекс Керенский всё это воспринимал вполне серьезно и ни разу не покривил душой. Он сейчас действительно верил в то, что говорил. Его душа окончательно смирилась с неизбежным, ведь тело прежнего Керенского полностью принадлежало новому подселенцу. И с этим, увы, ничего нельзя было поделать.

Можно было, конечно, устроить эксперимент и застрелиться, в надежде вернуться обратно, но что-то подсказывало ему, что это будет обыкновенным самоубийством и его душа не сможет больше вернуться в старое тело, а уж, тем более, в свою эпоху.

Грустно вздохнув, Алекс стал петь песню вместе с Коноваловым, не понимая, ни что он поёт, ни зачем он это делает. Просто он отдыхал умом. Впервые ему представилась такая возможность, и Керенский воспользовался ей на полную катушку.

Оказавшись дома, супруге пришлось изрядно помучиться, укладывая его на диван, словно маленького. Мозг совсем опьянел и отказал полностью. Александр что-то бормотал на русском, французском и немецком, умудряясь вставлять в эту мешанину даже английские слова.

Ольга Львовна героически сражалась с пьяным мужем, пользуясь тем, что была не намного меньше, но куда решительнее. Уложив мужа на диван и подоткнув его по бокам шерстяным одеялом, чтобы не свалился на пол в пьяном сне, она присела рядом, с удивлением вслушиваясь в непривычную речь. Но ничего из неё так и не смогла понять, тяжело вздохнула и прошептала сама себе:

— Нет, всё-таки сотрясение мозга было не лёгким, как сказал доктор, а тяжёлым, очень тяжёлым. Бедный Саша, сколько всего на него свалилось в одночасье, но он стал пламенным вождём революции. Все вокруг восхищаются им и даже мне достаются лучи от его народной славы.

Покачав головой, она затушила свет и отправилась спать к детям, оставив Керенского один на один со своими пьяными снами. А Алексу снилась Москва, расцвеченная яркими огнями, его гостиница, да и сама будущая столица тоже. Остро хотелось домой к ма…, нет к тому родному миру, который он навсегда потерял. Хотелось сесть в свой «Панамера» и, раскручивая обороты двигателя до критической отметки, гнать по Кутузовскому проспекту, невзирая на скоростные ограничения. А вокруг бы мелькал залитый неоновым светом фонарей ночной город, который он знал, в котором жил и который искренне любил.

Пьяные слёзы потекли по его лицу. Хорошо, что Ольга Львовна уже ушла спать, иначе она бы решилась позвонить в больницу, несмотря на ночное время, и вызвать на дом доктора. Пусть с охраной, вплоть до взвода солдат,

но он был бы ей нужен. Однако женщина уже спала и не видела как плачет во сне человек, которого она считала своим мужем.

Глава 11. Похмелье

"Кто был никем, тот станет всем" — этот принцип революционного переворота, провозглашенный "Интернационалом", отредактирован жизнью: "Кто был никем, тот стал ничем".

"Peвoлюция oтpицaeт нe тoлькo личнocть, нo тaкжe и cвязь c пpoшлым, c oтцaми, oнa иcпoвeдyeт peлигию yбийcтвa, a нe вocкpeceния." Николай Бердяев

На следующее утро Алекс полностью ощутил всю тщетность бытия. Если бы это был только коньяк, то еще ничего. И голова бы не стала по ощущениям квадратной, и во рту бы кошка с целым выводком котят не гадила бы, и пить бы не хотелось, как верблюду после длительного перехода по пустыне. И вообще, зачем люди пьют?

Всё дело в том, что первая бутылка французского коньяка не оказалась последней, за ней последовал другой коньяк, более дешёвый, потом водка, водка и ещё раз водка. Последствия были, что называется, на лице. Алекс медленно поднялся с дивана, аккуратно сложил одеяло, которым был укрыт, помассировал лицо, затёкшее от тяжёлого сна, и пошёл умываться. Зайдя в ванную, он уставился на чужое отражение в зеркале.

«Ну и рожа у тебя, Шарапов», — почёсывая небритые щёки, подумал Керенский. Эти синяки под глазами, отёкшие веки и маслянисто блестевшие губы, вкупе с белыми заедами от бурно проведённого вечера, совершенно изуродовали его и так не слишком привлекательное лицо.

Пришлось принимать освежающие процедуры. Тщательно вымывшись холодной водой, Александр энергично растёр тело докрасна длинным полотенцем с изображениями китайских узоров и домиков с кривыми крышами. Взяв опасную бритву, он попытался легко и просто снять со своих щёк щетину, но не тут-то было.

До этого момента его пару раз брила жена, весьма ловко смахивая с его щёк и подбородка мыльную пену и волоски. Сейчас, чтобы не расстраивать своим видом супругу, он решил проделать эту процедуру сам. Изрезав себе всё лицо и изрядно разозлившись, он, наконец, справился с этой многотрудной задачей.

Оказывается, опасную бритву нужно особым образом зажимать в руке, и без должного опыта побриться без глубоких и длинных порезов оказалось критически невозможно. Завершив процедуру, будущий диктатор побрызгал на щёки «Тройным» одеколоном, весьма дорогим в то время и позабытым сейчас ввиду катастрофического развития парфюмерии, после чего вышел из ванны.

— Дорогая, я на службу. Время не ждёт!

— Саша, время тебя очень сильно ждёт. Машина за тобой приехала ещё два часа назад, а я не смогла тебя добудиться. Только я вышла, а ты вслед за мной встал и зашёл в ванную. Я даже не успела тебя предупредить…