Керенский. Вождь революции
Шрифт:
Алекс мысленно пожал плечами.
— Ну, что же, дорогая, я ведь не робот, чтобы работать без отдыха.
— Робот? А кто такой робот? — удивилась Ольга Львовна.
— Это такой термин, ныне позабытый, из английского, — Алекс ругнулся про себя, досадуя, что так глупо «спалился», — в общем, означает, что я не часовой механизм, а всего лишь человек. С таким напряжением сил недолго и с ума сойти. Дорогая, сегодня мне придётся заночевать в правительстве, так что не жди. Очень много дел. Мне нужно посетить тюрьмы и Петропавловскую крепость. Боюсь, я не успею вернуться. Возможно,
— Ага! Я так и поняла, особенно после вчерашнего.
— Нет, — поморщился Алекс, — Как раз сегодня ты и не поняла, по какому поводу я пил с Коноваловым. Дело в том, что вчера меня назначили ещё и министром внутренних дел.
— Саша, а ты справишься? — с испугом произнесла супруга.
— Конечно, даже не сомневайся. Да и потом, куда мне деваться. Власть надо собирать по прутику, чтобы потом связать из отдельных министерских постов такой веник, которым можно будет вымести весь мусор и грязь, которые накопились вокруг. Революция требует чистоты, и она её получит! — опять свалившись в пафос, убедил Керенский супругу.
— Я поняла, дорогой, машина тебя ждёт. Звони мне, пожалуйста, почаще.
— Всенепременно, Ольга. Если появятся какие-либо проблемы, звони моему секретарю Вове Сомову. Телефон 11-13425, он всегда на месте и сможет найти меня, если вдруг появится такая срочная необходимость, — и он вышел из квартиры, напоследок поцеловав супругу в щёчку.
Сидя в машине и чувствуя на лице промозглый, пронизывающий мартовский ветер, Алекс Кей внезапно задумался, а что он может привнести в это время из достижений двадцать первого века. Весьма серьёзное и в то же время простое изобретение увеличило бы его шансы на победу. Это, кажется, называли прогрессорством. Какое-нибудь полезное изобретение помогло бы ему заработать деньги, после чего они сразу же ушли бы на создание собственных боевых отрядов.
А что он может придумать? Автомат Калашникова? И каким образом он сможет объяснить, как его создать технологически? Принцип действия местные оружейники поймут, но сколько нужно усилий, чтобы создать первый дельный образец? А самое главное, сколько на это уйдёт времени? А его как раз-таки и нет.
То же самое с пенициллином и другими лекарственными препаратами. Для того, чтобы создать лекарство, надо быть фармацевтом. Очень грамотным фармацевтом… А не обычным провизором, весь функционал которого состоит в знании названий лекарств и их действий. Следовательно, эта тема тоже отпадает. Остаётся химия, в которой он понимает так же, как и в фармацевтике.
Грустно, очень грустно. Голова, укрытая мерлушковой шапкой, дико болела после вчерашних возлияний. Не обращая внимания на тяжелое состояние, Керенский продолжал пытать себя:
«Хорошо бы придумать востребованное лекарство, хотя бы пенталгин, или что-либо подобное, но это опять химический синтез. А его формул я, что естественно, не знаю. Как, впрочем, формул и любого другого вещества, кроме спирта. Что же ещё? Канцелярщина была уже почти вся придумана, да и несерьёзно это — ручки-карандаши, блокнотики-стикеры.
Оставался единственный, самый очевидный путь, на который можно было ориентироваться. Это умение манипулирования людьми и опыт обмана, закреплённый во многих книгах двадцать первого века. Социология, сценарий оранжевых революций, поведенческие инстинкты толпы, финансовые пирамиды и многое другое, что могло ему пригодиться здесь. И главное из всего этого — экономика. Нужно срочно было придумать, как быстро найти деньги. И, увы, вариантов здесь было немного…
Продуктовые поборы, дополнительные налоги, монополия, но время, время, оно стремительно утекало сквозь пальцы.
«Нужно думать, думать, думать!» — Керенский обессиленно откинулся на спинку сиденья, устало прикрыл глаза, стараясь не замечать вооружённых людей, спешивших по каким-то своим делам.
Голова болела. А раз болела, значит думала. Какая-то мысль настойчиво долбилась в черепную коробку, словно дятел, бивший клювом по фонарному столбу. Вертелась на языке, но никак не хотела оформляться во что-то конкретное.
«Вот, что значит быть революционером, ни выпить, ни с женщинами погулять», — притворно вздохнул про себя Алекс. Внезапно он вспомнил весьма своеобразный факт.
Вчера они выпили сначала его коньяк, потом заказали ещё одну бутылку из ресторана. После чего ресторан как-то внезапно закрылся, а в магазинах водку не продавали, разве что из-под полы. Адъютант с трудом раздобыл ещё две бутылки не самого лучшего хлебного вина, которое они не допили. Вот от него так и болела голова. С чего бы такие проблемы с покупкой в девять вечера?
— Кованько! — обратился Керенский к охранявшему его поручику, — А у нас сухой закон сейчас есть?
— Да, — несколько удивлённо произнёс тот.
— А когда ввели? А то мне память отшибла гадская лошадь.
— В четырнадцатом году.
— И до сих пор не отменили?
— Нет.
— А у государства монополия была на продажу?
— Так, да, и налоги шли.
— Мммм, а сейчас не идут?
— Ну, так нет, вроде.
— Ясненько…
— А что народ потребляет для веселья, коль спиртного нет? Оно же только в ресторанах продаётся.
— Ну… — заюлил Кованько, — В основном морфий, либо чего другое. Да вы и сами знаете.
— Угу, слышал. И даже чувствовал.
Копаясь в своём служебном столе и раскладывая бумаги, Керенский нашёл там и небольшой флакон с прозрачной жидкостью и непритязательной подписью «Морфий». Сам Алекс Кей не употреблял наркотиков, хватило курения марихуаны в студенчестве, а вот насчёт прошлого владельца тела у него появились определённые сомнения. Однако рубить с плеча не стоило, возможно, они были беспочвенны.
— Ясненько, но мы это поправим, — вслух проговорил он.
По неведомым причинам, головная боль резко отступила, а мозг начал работать ясно и чётко. В голове оформилась мысль, каким образом и откуда взять деньги, причём абсолютно безболезненно. Да, алкоголизм — это плохо, но чего не сделаешь ради диктатуры пролетариата… буржуазии… В смысле добра и света. Уж лучше пусть бухают, чем колются.