Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— Да, да, я хотел тебе об этом сообщить чуть позже.
— Да? Тогда у тебя появилась прекрасная возможность сообщить мне об этом сейчас.
— Хорошо. Мне прислали телеграммы из многих губерний, в том числе из Орловской и Пермской.
— И?
— В Орловской губернии усреднённая зарплата разнорабочего тридцать четыре рубля и двадцать одна копейка. А в Пермской губернии — тридцать семь рублей и семьдесят три копейки.
— А в Петрограде?
— В Петрограде — двадцать два рубля и пятьдесят три копейки.
— Дебилы, …ять! — только и смог проговорить Алекс Керенский и с размаху бросил
— Идиоттто, дебило, имбицилло, олигофрено! Ослы, бараны, тупые животные! Убогие, недалёкие, блаженные, редкостные придурки, циничные провокаторы, бестолковые вокзальные проститутки, — оскорбления сыпались из Керенского, как из рога изобилия.
После безобидных ругательств, пользуясь тем, что в кабинете никого не было, он перешёл к площадной брани, от души матерясь и отводя душу. Такого откровенного подталкивания к голодным, а, следовательно, и революционным восстаниям, он не понимал. Теперь у него в голове окончательно сложился пазл под названием «Февральская революция».
Денег мало, продукты и вещи дорожают в условиях ведения затяжной войны. Всё это обеспечивает плодородную почву для идей социализма. Высший генералитет готовит отречение императора в ставке, блокируя его от преданных пока ещё офицеров и совета министров.
А в Думе уже кипит котёл из меньшевиков, кадетов, октябристов и прочих мелких партийных и беспартийных шавок, подготавливающих поддержку народом государственного переворота, задуманного буржуазной элитой. К этому можно ещё прибавить отсутствие ограничительных мер на поднятие стоимости хлеба со стороны царского правительства. Да и откровенное головотяпство, и специально продуманные диверсии, и подстрекательство тоже имели место. Се ля ви! Монархия повержена…
Прекратив метаться по кабинету, Керенский остановился и невидящим взглядом уставился в стену.
А потом снова бросился к телефону.
— Аллё! Девушка?! Соедините меня с Коноваловым. Аллё! Александр, а скажи мне, ты знаешь, сколько получает в среднем рабочий в Германии? Знаешь?! И сколько? А в рублях? Узнай, пожалуйста. Пусть мне принесёт твой человек бумагу с этими данными, да таблицу составьте с ценами у них, и у нас на жильё, одежду и питание. И ещё узнай зарплаты городового, офицера и учителя. Да, надо… Очень надо, Александр Иванович! — Керенский поморщился, продолжая говорить при этом в трубку. — Да, эти сведения мне важны, будь любезен. Какая разница, зачем. Для мировой революции! Да, серьёзно! Абсолютно! Победим немцев и захватим их территорию. Будешь мэром Кенигсберга и владельцем всех заводов в нём. Да, шучу. Ладно. Спасибо!
В этот момент в дверь постучали, и в кабинет попытался войти заместитель Керенского Зарудный.
— Я не говорил — «ДА», — со злостью бросил Алекс.
В ответ Зарудный, который отличался мягким, но очень обидчивым характером, мгновенно вспыхнул.
— Извините, господин министр, я больше никогда не войду в ваш кабинет.
Керенский быстро одумался и взял себя в руки.
— Простите, Сергей Иванович, заработался. Столько неприятных событий происходит, всё на нервах и на нервах.
— Да-да, — остыл и вошедший, видя искреннее раскаяние Керенского, — Я всё понимаю.
— Вы с чем пришли?
— Да
— Прекрасно! Спасибо вам, Сергей Иванович, за работу, и сразу же хотел бы вас снова озадачить.
— Да? Я внимательно вас слушаю!
— Нужно продумать закон о запрете наркотических средств. Всех, какие на сегодняшний день известны, все эти производные опиума: морфины, морфий и прочее. Кокаин, гашиш, маковую соломку, марихуану. Всё!
— Но, как же? На каком основании?
— Вот поэтому я и предоставляю это дело вам. Я знаю, вы докопаетесь до самой сути. А когда докопаетесь, то ужаснётесь. Наркотики — это яд и яд очень опасный. Нужно обратиться в медицинскую академию и провести исследования, а потом их опубликовать во всех журналах и газетах на первой полосе. Вы меня понимаете?
— Понимаю, конечно, но в обществе морфий и кокаин считаются безвредными.
— Вот поэтому я и прошу вас подтвердить это соответствующим исследованием. Это нетрудно. Я гарантирую вам, что в Петрограде есть немало людей, уже изрядно подсевших на морфий, и на основании изучения их личностей можно доказать, что наркотики приводят к деградации любого индивидуума, а передозировка либо длительно употребление — к зависимости и ранней смерти. Прошу вас!
— Слушаюсь, Александр Фёдорович, сегодня же возьмусь за это дело.
Уже к вечеру пришёл чиновник из аппарата министра-председателя и сообщил Керенскому, что назавтра, двадцать восьмого марта запланировано заседание Временного правительства. А вслед за ним прибыл клерк и от министра торговли и промышленности и передал листок с табличными данными.
«Итак! — бормоча про себя, думал Керенский. — И что мы сейчас имеем? Ага!». Лежащий перед ним листок с сухими цифрами выдавал следующую картину.
Зарплата среднеквалифицированного рабочего в России составляла около тридцати семи рублей в месяц. А немецкого рабочего — сто марок. Курс марки — 2,16 к рублю, а значит, немец получал сорок шесть рублей в месяц, то есть больше русского. Цены на продукты в Германии были немного выше, но это различие было не принципиально. А вот на жильё немецкий рабочий тратил половину своей зарплаты, а русский — всего двадцать процентов. На питание семьи из пяти человек у русского рабочего уходило до половины зарплаты, пятнадцать процентов — на покупку одежды и ещё оставались деньги.
У немецкого же рабочего свободных средств практически не оставалось. Русский поддерживал связь с деревней, имея в ней свой надел, а немец мог об этом только мечтать. Читая эти сравнительные данные, Керенский громко фыркнул. Такие сведения были ему не известны, да, собственно, он никогда ими и не интересовался.
Говорили в школе, что крестьяне жили плохо и был голод, значит, так оно и было. Жили плохо рабочие, угнетал их империализм, значит, так и есть. Зачем голову ломать и сомневаться. Незачем это делать. Сейчас же от понимания сути жизни окружающих его людей напрямую зависела и его собственная жизнь. Предыдущий Керенский не понял этого, а ему придётся.