Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— Моей вины ни в чём нет.
— А как же злоупотребления служебным положением?
— А есть доказательства?
— Пока нет, но обязательно будут. Обязательно, Павел Иванович.
Секретёв, не отвечая, натужно закашлялся, захлёбываясь мокротой.
— Камеры Трубецкого бастиона не очень хорошо влияют на здоровье, — заметил Алекс, — Особенно, если в них провести довольно продолжительное время. А кстати, что за конфликт у вас случился с Климентом Ефремовичем Ворошиловым? Что вы не смогли поделить с членом Петросовета
— Вам это сильно интересно?
— Ну, как вам сказать, не то, чтобы очень сильно, но интересно. Он обратился к Чхеидзе и попросил вас арестовать, как царского ставленника, интригана, растратчика, и человека, активно общавшегося с Распутиным.
— Это частности, вас они не касаются.
— Угу! Да, это частности, но в данный момент они меня касаются.
— Он требовал для себя автомобиль.
— И вы отказали?
— Я не рожаю автомобили, у меня ограниченный парк. Автомобили требуют ухода, и очень дороги в содержании, чтобы возить на них всякую шваль, — вспылил генерал. — Простите, всяких, всплывших на фоне революции негодяев. Социалистов полный Таврический дворец, а машин у меня всего восемь. На всех не напасёшься. Я отказывал людям гораздо выше положения, чем он. Автомобиль предназначен для дела, а не для катаний.
— Вот видите, обстоятельства изменились, и вы теперь сидите не за рулём автомобиля, которым по слухам вы виртуозно владеете, а в камере. Как вам перспектива?
Секретёв промолчал.
— Ясно, я слышал, что арестовывать вас во главе семи солдат вашей же автошколы пришёл писарь Владимир Маяковский.
— Да, — нехотя признал очевидное генерал. — Только не писарь, а чертёжник. Незадолго до этого я вручал ему серебряную медаль «За усердие». В автошколу его просил устроить Максим Горький, я не смог отказать. Что же, поделом мне дураку.
— Да, революция творит чудеса. И вы, выпускник инженерного училища, участник русско-японской, основатель автомобильных войск империи сидите в камере, а ваши бывшие подчинённые с удовольствием вас арестовывают и подхохатывая от осознания своей силы и безнаказанности ведут в тюрьму.
Секретёв, побелел лицом, его глаза с яростью уставились на Керенского.
— Чего вы хотите?
— Я хочу справедливости!
— Это смешно слышать мне, которого несправедливо упекли в тюрьму. Это пафос и больше ничего. Что на самом деле вы хотите?
— Спасти Россию.
Генерал от души рассмеялся. Когда под сводами комнаты дознания утих его громкий смех, Алекс продолжил.
— Не верите? Ваше право. Я не заставляю вас мне верить. Скажем так, в определённый момент интересы Российской империи как государства совпали с моими сугубо личными интересами. В связи с этим, у вас есть шанс освободиться довольно скоро. Освободиться, сбросив с себя эти нелепые и глупые обвинения. Заняться прежней деятельностью на благо своего Отечества. Подумайте!
— С чего бы такая милость?
— Рано
— Вы мне угрожаете?
— Нет, но есть разные векторы развития событий, а также чаяния людей, чьи интересы могут очень сильно отличаться. Я хочу убрать противоположные векторы и оставить единственный полезный. А для этого мне необходимо восстановить порядок и убрать хаос.
— Но вы же сами его создали!
— Создавали его все, а не я один, — отрезал Керенский. Или вы хотите меня убедить в том, что вы в этом не участвовали?
Генерал промолчал, гневно буравя Керенского светлыми глазами. Он просто не знал, чего ещё ждать от неожиданно прибывшего министра.
— Так вот, для восстановления порядка мне нужны люди. Грамотные люди, а не те, кто только вчера вышел из-за школьной скамьи, либо вернулся из ссылки. Может кто-то другой этого не понимает, но всё решают кадры и верность.
— Верность я вам не обещаю, но если всё вами сказанное имеет отношение к России, то я готов выслушать ваше предложение.
— Мне пока достаточно вашего принципиального согласия на работу со мной.
— На какой должности?
— Я пока не могу вам этого сказать. Всё не так просто, лишь одно я вам могу пообещать: вас освободят через неделю, а может быть и раньше. Вы должны на время исчезнуть из активной жизни, ничем себя не проявляя, но дать знать, где вас можно найти. За это время я подберу для вас должность. Армия сейчас в дичайшем раздрае, и многим генералам я не верю. Вам же должна быть известна поговорка о том, что кто предал один раз, тот предаст и второй.
— Известна, — ответил Секретёв и отвёл взгляд.
— Прекрасно! Тогда вы должны мне дать слово офицера и слово чести в том, что будете работать на меня в случае вашего освобождения.
— Я вам его дам лишь только в том случае, если вы не заставите меня делать то, что позорит меня как офицера и будет использовано против России.
— Хорошо, в таком случае я освобожу вас от вашей клятвы.
— Я согласен.
— Прекрасно! Мы не будем подписывать никаких письменных обязательств, чтобы не дискредитировать друг друга. Ни вам, ни мне это не нужно.
— Я даю вам слово офицера и клянусь своей честью!
— Я принимаю вашу клятву. Может быть, у вас есть какая-либо просьба, пока вы находитесь в заточении?
— Да, если можно, прошу принести мне чернила и бумагу.
— Хорошо, ваша просьба будет исполнена. Уведите арестованного, — крикнул Керенский в закрытую дверь. В дверь постучали. Получив разрешение, вошёл охранник и вывел из комнаты генерала, чтобы снова отвести его в камеру под номером 59.
Глава 20. Жандарм