Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— Я хотел спасти Николая II. И меня никто не удалял от него.
— Ну и как, спасли?
— Вы не имеете права так со мной общаться, я офицер, я генерал.
— А я министр, в том числе, министерства внутренних дел, в моих руках власть, и это я сейчас решаю, что делать с вами.
— Решайте тогда побыстрее.
— Прекрасно! Мне нужен человек, который сможет убедить императора в том, чтобы он помог Временному правительству своими личными сбережениями, а мы в ответ на это предпримем все усилия, чтобы сохранить ему жизнь и позволим покинуть страну. Это
— Вы шантажируете меня, а через меня и царя? Это мерзко.
— С чего бы? Мне нет никакого смысла вас шантажировать. Это правда. Со дня на день мы ожидаем приезда многочисленных революционеров, и я не думаю, что с их прибытием участь Николая II станет лучше и легче. Возможно, для вас не будет секретом, что вся верхушка генералитета жаждала отстранения царя, вплоть до его убийства. И это непреложный факт. А чего же вы хотите от профессиональных революционеров, пострадавших от самодержавия, всю жизнь с ним боровшихся. Они ненавидят царя, особенно Ленин. Да и другие не лучше, в том числе, мои коллеги эсеры.
Если вы не согласитесь сотрудничать со мной, то я ничем не смогу помочь Николаю II. Абсолютно ничем. У меня в руках не так много власти, как мне бы этого хотелось. Сейчас вся власть у Петросовета. В нём решается всё коллегиально, а не по моему слову, несмотря на то, что я являюсь заместителем его председателя. Увы…
— Что бы вы мне не говорили, я вам не верю. Вы задумали чудовищную провокацию, в которой мне отведена строго определённая роль.
— Это не так, — пытался убедить его Керенский. — Я готов вас освободить, но с условиями. И если вы приведёте гарантии, что не нарушите нашего джентльменского соглашения. В противном случае, вы останетесь гнить в тюрьме.
— Я вам ещё раз повторяю, что я не верю вам и не пойду на сделку со своей совестью. Можете сгноить меня в тюрьме, но я не пойду на сговор с вами.
— Прекрасно. То есть, это ваше окончательное решение?
— Да.
— Ну, что же, тогда не смею вас задерживать. Надеюсь, что мы с вами ещё встретимся и возможно, что под влиянием новых обстоятельств вы кардинально измените своё решение.
Спиридовича увели.
«Не получилось, а жаль, — подумал Алекс. А было бы неплохо через этого человека вести диалог с императором. Ни с Хмурым императором, не с Императором из стали или железа. А с обычным реальным императором Николаем II. Ну, да попытка, ещё не пытка. Кто-то там у нас остался? Генерал Реннекампф! Старый вояка, генерал от кавалерии, неугодный нынешним заговорщикам. Тоже, наверное, будет кочевряжиться, как сдобный пряник».
Посмотрев в его анкету, Керенский сам для себя уточнил: «Нет, пожалуй, состояние сдобного пряника сей достойный муж уже миновал. Скорее, он успел превратиться в сдобный сухарь. А учитывая большую влажность тюремных подземелий Петропавловской крепости, то и в размокший чёрствый сухарь».
— Приведите ко мне генерала Ренненкампфа
Через двадцать минут привели сначала генерала, а вслед за ним и графиню. Керенский вышел из допросной комнаты в коридор проветриться, когда ему доложили, что оба арестанта доставлены.
— Женщины, вперёд! — сказал он, показав измождённой и бледной донельзя женщине рукой в сторону раскрытой двери.
— И в любви, и при расстреле женщинам нужно всегда уступать место! — решил он блеснуть чёрным юмором перед невольными зрителями.
От его слов Вырубова, и так едва державшаяся на ногах, пошатнулась и чуть не упала, успев схватиться за ручку двери.
— Спокойно, графиня, вам ещё сидеть и сидеть в тюрьме. Никто не жаждет вашей смерти, вы ещё сможете рассказать о своём друге Гришке Распутине, а также о других своих связях, не делающих вам чести.
— Прекратите этот балаган, господин министр, — попробовал урезонить Керенского небольшого роста генерал, с длинными роскошными усами. — Перед вами фрейлина и больная женщина.
Но Керенскому приходилось до конца играть свою роль. Именно из-за этого он и вышел в коридор, в котором находились три солдата-охранника, унтер, их начальник и ещё два любопытствующих обитателя Петропавловского гарнизона. Публику надобно было развлекать и информировать о непреклонности и суровости министра юстиции. Ведь он не должен давать спуску приспешникам самодержавия. А потому…
— Графиня, вы подозреваетесь в шпионаже и предательстве. И я намерен лично в этом разобраться. Прошу вас зайти в комнату.
Вырубова, тяжело опираясь на палочку из-за перелома ноги, полученного в железнодорожной катастрофе, молча вошла в комнату, дрожа мелкой дрожью. Ренненкампф остался стоять в коридоре, до боли сжимая кулаки и находясь под конвоем трёх солдат и унтера, грозно блестевших на него глазами в темноте. Но что он мог поделать сейчас?
— Ну, что же, мадам шпионка, вот и пришла к вам расплата. Революция не прощает сатрапам их подлых дел.
— В чём вы меня обвиняете? — дрожащим голосом спросила Вырубова.
— Как в чём, я же уже озвучил. Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Германии и в помощи Гришке Распутину, что впоследствии привело к развалу армии и нашим поражениям на фронте.
— Это чудовищно несправедливое обвинение! Я была медсестрой в госпитале и ухаживала за ранеными, как вы смеете меня обвинять в подобном. На деньги от страховки я создала госпиталь для инвалидов. Я отдала сто тысяч полученных мною рублей на это. Где же благодарность, ведь я же, я же…
Женщина залилась горькими слезами, но смогла взять себя в руки и продолжила.
— Предъявите мне доказательства моего предательства. Это всё выдумки Пуришкевича и ему подобных. Это они злословят и обвиняют, чтобы скрыть свои связи с немцами. Они берут деньги и у англичан, и у французов, и у немцев. Я не могу это доказать, но знаю не понаслышке. Именно они являются агентами иностранных разведок, и ещё неизвестно, к чему приведут они Россию.
— К интервенции.
— Что? Что вы сказали?