Кёсем-султан. Величественный век

Хелваджи Эмине

И самой Махпейкер, кстати говоря, стоило бы сделать то же самое. Вместе с Хадидже.

Гарем – место удивительное. Ничего вроде бы не происходит, а каждый день ты впитываешь столько знаний, что голова от них становится большой и пухлой, как подушка. И бесполезными эти знания не бывают никогда. Что-то пригодится вот прямо сейчас, что-то – позже, когда наложница войдет в пору, а что-то может принести невыносимую боль… если не суметь предотвратить несчастье.

Некоторые предпочитают о боли не знать – мол, когда свалится, тогда и свалится, всё на коленях у Аллаха, всемилостивого

и милосердного, всё во власти Его. Махпейкер предпочитала считать иначе. Если Аллах написал ее судьбу там, в своей великой Книге, то на той же странице написано и про ее характер. А значит, написано, что за счастье свое Махпейкер будет бороться, чего бы ей это ни стоило. За счастье и за подруг.

Наверняка там начертано именно это. Ну а раз так, то не стоит сопротивляться судьбе. Нужно сражаться, а там Аллаху решать, победит Махпейкер в своей войне или нет.

И Башар такая же точно. Может, оттого они с Башар и понимают друг друга так хорошо? Иногда и слов не надо, достаточно одного взгляда: «Ты тут, подруга?» – «Да, я тут, я прежняя». – «И я тоже».

С Хадидже слова нужны. Пусть и хорошая она, Хадидже, самая лучшая и верная подруга, но слова – нужны. А с Башар бывает по-всякому.

Сегодняшнее знание стало болью, и болью немалой. Для всех трех подруг. И каждая одновременно хотела спрятаться от него, забиться в норку, скрыться ото всех, включая подруг, и броситься родной душе на шею, спросить, старательно пряча слезы: «Что делать будем?» Вот и сидели сейчас рядом, разрываясь между тем и этим, не в силах сделать выбор.

А ведь так хорошо начинался день!

С тех пор как Махпейкер попала в гарем, уже много воды утекло в богато украшенных изразцами дворцовых фонтанах. Сейчас и вспомнить смешно, как боялась, как ненавидела старую Сафие-султан… впрочем, не стоит называть ее «старой». Она, конечно, любит, чтобы ее все вокруг звали «бабушка Сафие», но это так… кокетство. Ну да, немолодая. Но именно на примере Сафие-султан юная Махпейкер поняла, каково это – быть немолодой и все же ошеломительно прекрасной.

И дело не во внешности – врут все-таки многомудрые калфа! Ну ладно, не врут. Так, недоговаривают немного. И умная ученица – а Махпейкер, без сомнений, считала себя умной – поймет: ежели б главной была внешность, то где-то треть калфа сейчас султанскими женами были бы, в шелках и парче по запретному для прочих саду расхаживали бы, с золота ели бы те самые пятнадцать ежедневно положенных любимице султана блюд, а не науку вдалбливали бестолковым девчонкам!

Нельзя сказать, что Сафие-султан некрасива. Но и красивой ее называть сейчас, когда вокруг столько юных тел, упругих и свежих, тоже не приходится. Увы, никогда Сафие-султан уже не стать красивой…

Остается только быть прекрасной.

Она и впрямь прекрасна, султанская мать. Гордая и в то же время приветливая. Как она может быть такой одновременно? Махпейкер не знала, но обязательно собиралась выяснить. Несет свои годы, как индусская танцовщица кувшин с водой на голове: и походкой залюбуешься, и не поймешь, сколько те годы весят, чего ей стоит не расплескать этот кувшин, наполненный мудростью и болью.

Может, старая красота

и утекла, как гранатовый шербет на султанских пирах, – безвозвратно. Когда женщина стареет, она стареет, и бесполезно в этом спорить с Аллахом. Но Сафие-султан нашла для себя новый, собственный вид красоты, такой, который ее устраивал.

Не горячая девчонка-наложница – но почтенная султанская матушка. Не луноликая красавица, очаровавшая султана, – но советница и помощница в делах. Не та, которой помыкают евнухи, но полновластная властительница гарема.

А уж устраивает ли ее саму такой вид красоты – про то Сафие-султан помалкивала. Но Махпейкер склонна была полагать, что устраивает.

Хандан-султан и Халиме-султан тоже хороши, но до стиля Сафие-султан им еще далеко. Они красавицы и пытаются сберечь красоту. Махпейкер могла это понять… просто Сафие-султан лично ей нравилась больше.

На губах девочки снова мелькнула усмешка. Может, потому Сафие-султан так ей пришлась по душе, что все три подруги нынче в свите могущественной валиде, а не прислуживают, скажем, Хандан-султан? Что ж, честно признаем – и такое возможно! Всякое бывает на свете…

Теперь день Махпейкер, Башар и Хадидже был еще более заполнен, чем раньше. Помимо прочего, учили их тому, о чем должна знать султанская жена, не иначе. Даже для икбал такие знания ни к чему. Икбал важно очаровать султана, а валиде учила способам султана удержать.

Или, по крайней мере, удержаться на вершине гаремной иерархии.

Валиде Сафие учила, как приобретать власть и как ее не утратить здесь, в замкнутом мирке евнухов и наложниц, куда перепуганными легкокрылыми птицами слетались новости со всего света. И уже не птицей, но птицеловом чувствовала себя иногда маленькая Махпейкер.

Странное ощущение. И неправильное. Птицелов здесь султан, ну, может, султанские сыновья. Она же, Махпейкер, должна стать жирной самкой паука, сидящей в паутине.

Брр. Гадость-то какая! И тоже неверная мысль, ибо паучихи пожирают своих самцов, и даже иногда своих детей.

А Махпейкер своих детей никому не отдаст!

Собственно, с султанских детей все и началось. С разговора о них и их матерях.

– А Яхье плохо. – Тонкие пальцы валиде Сафие перебирали четки, глаза были опущены, но почему-то Махпейкер казалось, что не гранатово-алые бусины видит сейчас Сафие-султан, а что-то свое. Страшное, такое, о чем не каждому и не каждой надо знать. – Мать Яхьи умерла. О нем позаботиться некому, когда придет срок. Ей повезло, шахзаде Яхье – не слишком.

О шахзаде Яхье Махпейкер знала немного. Он – второй брат; третий – Мустафа. Но ведь главный Ахмед, не так ли? Он же старший!

Подумала об этом – и тут же поняла, какой же дурочкой была, воспринимая так реальность. Султан Селим тоже ведь не был старшим братом, но шахзаде Мустафу постигла страшная участь, потому что… потому что Хюррем-султан так решила.

– Главное – не старшинство, – пробормотала тогда Махпейкер. – Главное – кто твоя матушка.

– Не стоит о таком вслух, – обронила Сафие-султан, но больше не сказала ничего, и вот тогда-то Махпейкер стало страшно.