Кетцалькоатль

Чернобровкин Александр Васильевич

— Когда ты рядом, мне тоже без разницы, — призналась она.

— Я всегда буду рядом, если не телом, то сердцем, — заверил я и поцеловал ее в губы, чем аборигены не занимаются, предпочитая демонстрировать чувства прикосновениями рук.

В ответ Хочита осторожно коснулась теплыми сухими кончиками пальцев моей щеки, гладко выбритой по случаю праздника.

Бреюсь я теперь редко, потому что заметил, что растительность на моем лице удивляет, даже поражает индейцев. Наверное, считают щетину зачатками перьев. Я ведь все-таки Оперенный Змей.

32

Толлан стремительно разрастается. Точно сказать не могу, но тысяч пятьдесят жителей уже есть. Для этого созданы необходимые условия: достаточное количество еды и надежная защита. Вокруг города появилось

много деревень, в которых на удобренных почвах собирают большие урожаи; в нем самом есть работа с хорошей оплатой, потому что много производств, и дань стекается исправно, без задержек, и есть гарнизон из семи сотен воинов, и плюс ополчение в несколько тысяч человек, прошедших начальную военную подготовку. Я ввел закон, по которому каждый юноша до женитьбы обязан провести сухой сезон в загородном тренировочном лагере, где его научат владеть оружием и сражаться в составе подразделения. Поскольку во время обучения юноши находятся на обеспечении города и по выходным ходят в увольнение домой, уклонистов нет. Наоборот, многие, особенно из бедных семей, стараются проявить себя, чтобы стать воинами гарнизона и резко повысить свой социальный статус и материальный уровень. Правда, воевать сейчас не с кем. Все — и платящие нам дань, и пока независимые соседи — уверены, что в Толлане правит бог Кетцалькоатль, нападать на которого — непростительная глупость, в чем убедились гаухичилесцы, кашканы и прочие тупые чичимеки.

Жрецов тоже стало намного больше. Набором мужчин занимается Матлакшочитль, а женщин — Хочита. По каким принципам — не ведаю и лезть в их дела не собираюсь. Поэтому и жрецы обоего пола делают вид, что не догадываются о моих отношениях с Хочитой, но оказывают ей почти такие же почести, как мне.

Она появлялась у меня после того, как все в моем здании засыпали или делали вид, что спят. Я оставлял в коридоре маленькую масляную лампу, от которой копоти было больше, чем света, но Хочита, двигаясь бесшумно, буквально материализовалась из полумрака рядом с моим ложем. Быстро избавившись от набедренной повязки, ложилась рядом на бок, теплой ладошкой закрывала мне рот, чтобы молчал, и начинала шептать, обдавая мое ухо теплым дыханием, всякую ерунду, ладно бы любовную, а то обычные городские сплетни. Я поглаживал ее голову с густыми сухими волосами, спину с гладенькой, шелковистой кожей, упругие ягодицы, пока не замолкала, возбудившись. Отдавалась самозабвенно, каждый раз, как в последний. При этом прикусывала свою ладонь ниже большого пальцы, чтобы приглушить стоны. В тех местах на обеих ее руках не сходили синяки. Когда я просыпался, ее уже не было. В будущем такой тип отношений лукаво назовут гостевым браком.

Чтобы жрецы не валяли дурака, заставил их работать преподавателями в школе, созданной мной. Обучение было бесплатным. За один сухой сезон любой мальчик или девочка, не зависимо от социального положения, могли научиться писать, читать и считать. Способные продолжали учиться дальше, становясь затем писцами, а иногда и жрецами. Кстати, многие тольтекские пиктограммы совпадали с майяскими. Видимо, тольтеки позаимствовали у тотонаков, а те у майя, или еще кто-то был в этой цепочке, или все вместе у какого-то народа, жившего здесь раньше.

Еще одним моим нововведением была музыка. Меня стали утомлять примитивные мелодии тольтеков, и я поделился с местными музыкантами теми, что слушал в этих краях в двадцатом веке в исполнении марьячи. Сделать переводы текстов песен я не смог, изложил, так сказать, сюжетные линии. Их творчески обработали, и вскоре по всему Толлану зазвучали новые песни, принятые горожанами на ура. По ночам, конечно, не устраивали танцульки, но, гуляя вечером по городу, то тут, то там можно было услышать местный оркестрик из трех-пяти человек. Мне даже показалось, что меня запомнят не потому, что защитил, накормил, настроил пирамид, а благодаря песням. Всё приходящее уходяще, а музыка эта будет здесь вечной, по крайней мере, до начала двадцать первого века.

33

Всё когда-то заканчивается, в том числе и жизнь при коммунизме. Совпали сразу два неблагоприятных фактора. С одним из них я бы как-нибудь справился, а вот с двумя оказалось не по силам. Или мне просто стало скучно, поэтому особо не сопротивлялся. Первым фактором

была моровая болезнь, похожая по симптомам на грипп. Может быть, именно он и был, и занес я, потому что переболел, посчитав, что простудился, одним из первых и в легкой форме, в отличие от индейцев, среди которых умирал в среднем каждый десятый. Вторым была беременность Хочиты, ставшая к тому времени заметной. Я догадался, что она очень хочет ребенка, и запретил делать аборт, хотя доброжелатели подсказали мне, что это не первый случай, когда отвар трав, который умеют готовить пожилые жрицы, спасает от позора их молодых коллег, не сохранивших девственность.

Мое упрямство в этом вопросе сочли неисполнением своих прямых обязанностей. Как мне донесли те же доброжелатели, Матлакшочитль через своих подчиненных начал продвигать в массы мысль, что мор — это наказание за то, что я соблазнил жрицу, свою духовную сестру, или она меня, а расплачиваются за это другие. Причем то, что мы с Хочитой тоже переболели, являлось доказательством их утверждения: боги не ведают болезней, если не нарушают заветы.

Вопрос надо было закрыть, чтобы не началась смута или случилось что-нибудь, что я не предусмотрел. Во время праздника по случаю окончания сезона дождей я обрядился по самому торжественному варианту, поднялся на пирамиду Утренней звезды в сопровождении свиты из жрецов и, вместо того, чтобы заняться жертвоприношениями, обратился к народу, предложив сделать выбор.

— Среди вас ходят слухи, что я виноват в том, что в Толлане начался мор. Это не так, но спорить не собираюсь. Или вы верите мне, или нет. Во втором случае нам надо расстаться. Я уйду туда, где мне будут рады. Выбирайте. Кто считает, что я не виновен, пусть идет вслед за мной к моему дому, а кто уверен в обратном, пусть остается здесь, — произнес я и сразу начал быстро спускаться с пирамиды.

Если бы я был Матлакшочитлем, то не стал бы дожидаться решения горожан, которое может оказаться для него неприятным сюрпризом, а именно сейчас и всадил бы мне нож в спину в прямом смысле слова, после чего торжественно вырезал бы сердце, доказав, что я потерял божественную силу из-за грехопадения. Я был вооружен только кинжалом, потому что саблю или лук незаметно не пронесешь под одеждой, они бы вызвали подозрение. От трех человек я бы отбился, но с тремя десятками фанатиков, а среди жрецов, особенно молодых, таких хватало, не справился бы. Преданные мне воины, стоявшие у подножия пирамиды, не успели бы на помощь. Видимо, мое выступление оказалось полной неожиданностью для Матлакшочитля. Скорее всего, он предполагал, что я поведу себя рационально, начну отчаянно бороться за власть, и собирался разыграть сложную многоходовку, поэтому упустил простое решение, сильно бы укрепившее его авторитет. Не каждому дано принести в жертву Кетцалькоатля. Или я слишком хорошего (или плохого?!) мнения о нем, и он тупо обрадовался, что я свалю сам, и не стал мараться, взваливать на себя дополнительные обязательства. Ведь если бы Матлакшочитль убил меня, то при ухудшении дел в Толлане именно его и принесли бы в жертву следующим.

Спустившись с пирамиды, я молча пошел к пока еще своему дому. В общем-то, мне было все равно, пойдет ли кто-нибудь за мной и сколько их будет. Не думаю, что Матлакшочитль быстро организует нападение на меня. Самое большее через час я выберусь за пределы города, пока в казармы для новобранцев, а там посмотрим. Если последователей Кетцалькоатля будет много, останусь в Толлане, если мало, отправимся на север, возможно, к союзникам-сакатекам, если посередине — на юг, где захватим какой-нибудь город и станем там правящим классом.

Сперва за мной пошли всего человек двадцать — воины из первого набора. Пока я отдавал распоряжение слугам и рабам, что именно выносить во двор, чтобы унести в казармы, начали подтягиваться другие почитатели Кетцалькоатля. За час набралось около трехсот воинов. Я нагрузил их мешками с бобами какао и муки, после чего мы, готовые к бою, все вместе пошли по центральной улице в сторону учебных казарм, расположенных восточнее города на берегу реки. Горожане смотрели на нас, тихо переговариваясь. Никто не нападал и даже не ругал. Видимо, люди просто не знали, что делать. Как догадываюсь, ситуация развивалась слишком быстро, и старый, тормозной Матлакшочитль пока не принял никакого решения или тупо самоустранился, пустив дело на самотек.