Кэти Картер ищет принца

Сабертон Рут

Чокнусь, проще говоря.

И тогда храни Господь Олли, которому придется со мной сосуществовать.

— Если у вас есть частная медицинская страховка, могу дать направление в клинику Наффилд, — предлагает доктор Аллен, занося пальцы над клавиатурой компьютера. — Вас осмотрят в пределах трех дней.

Слава Богу! Или лучше поблагодарить Джеймса, который обзавелся страховкой от «Объединенной Британской ассоциации»? Бывший жених не признает государственную службу здравоохранения. Когда в прошлом году ему удаляли зуб мудрости, в клинике вокруг суетились медсестры, а в палате стоял огромный плазменный экран. Джеймсу приносили

горячий кофе и свежие газеты. Я буквально мечтала попасть в эту клинику. Конечно, Наффилд, давайте его сюда. Я уже собиралась сказать: «Да, у моего жениха есть частная страховка, пожалуйста, запишите меня в Наффилд», — но тут же вспомнила, что теперь это исключено. Джеймс мне не поможет.

Похоже, утро не задалось.

Я с трудом выхожу из смотровой и, сжимая в руках брошюрки, бреду на улицу. Там стоит солнечный весенний день, небо ярко-синее, и по нему несутся чистые, белые, пушистые облачка, точь-в-точь на картинке. В парке через дорогу офисные служащие наслаждаются ленчем — они сидят на траве и на скамейках, радуясь нежданному теплу, и жуют сандвичи. В воздухе разносятся пронзительные крики ребятишек, которые играют на площадке, катаются с горок и кружатся на карусели. На берегу пруда мать с маленьким ребенком кормит уток, которые уже объелись так, что едва могут передвигаться. Ребенок смеется, и мать подхватывает его на руки. Он прижимается к ней, обнимает маленькими пухлыми ручонками. Мир прекрасен.

Мои глаза наполняются слезами, и я сердито их смахиваю.

Да что со мной такое?

Я не особенно хочу детей. Даже не то чтобы их люблю — в конце концов, я учитель, — но всегда думала, что однажды, может быть…

Конечно, я заведу ребенка от правильного мужчины.

И у меня не будет рака.

«Прекрати, — приказываю я себе. — Держись. У тебя скорее всего нет никаких проблем».

«Или наоборот», — шепчет противный внутренний голос.

Я засовываю брошюрки в карман. Нужно прочесть их за ленчем и рассказать Олли. Друг сумеет меня подбодрить. Возможно, для этого нам придется напиться до чертиков в каком-нибудь жутком пабе, но сейчас забвение кажется прекрасной альтернативой.

Со вздохом сворачиваю на центральную улицу. Плохой знак — я не испытываю никакого желания зайти в магазин. Витрины ломятся от летних нарядов, цветастых туфель и красивых саронгов, которые буквально кричат: «Купи меня!» В обычное время я бы немедленно устремилась за покупками, но сейчас как будто сижу внутри мыльного пузыря. Все кажется таким далеким, словно я, неожиданно решив прогулять школу, бреду по болоту, а не по торговому центру. Даже эмблема «Макдоналдса» меня не соблазняет — это очень, очень скверный признак.

Две недели мучений?

Да я умру от голода.

Я не хочу идти в магазин, нет аппетита. Секса у меня меньше, чем у монашки. Жених нашел мне замену, роман разорван в клочки, а в ванной живет омар.

Что за жизнь?

Но по крайней мере это моя жизнь.

Надеюсь, продолжение следует…

Глава 9

Сами знаете, если пристально смотреть на чайник, он никогда не закипит. Это справедливо и по отношению к телефону. Разумеется, он не должен кипеть — я жду звонка. Жду со времени ленча, делая вид, что смотрю телевизор и проверяю контрольные работы, но телефон молчит, так что по сравнению с

ним любой отшельник покажется болтуном. Он всегда звонит, когда я в ванной или у телевизора, но только не тогда, когда нужно.

Закон подлости.

— Почему никто не звонит? — спрашиваю я у Саши, которая лежит рядом со мной на кушетке. На пару мы опустошили коробку шоколада и пакет печенья. Ожидание пробуждает аппетит. Доев печенье, я принимаюсь за ногти. Больше нет нужды делать маникюр к свадьбе, поэтому я всласть их грызу. В конце концов, не каждый день приходится ждать звонка с вероятным известием о том, что у тебя рак груди.

«Интересно, они сразу говорят о плохом? — размышляю я. — Или приберегают дурную новость напоследок?»

Саша знает не больше моего. Она сочувственно виляет хвостом, а я вновь принимаюсь за ногти. Если мне не позвонят в ближайшее время, скорее всего доберусь до локтей.

— Звони же, черт возьми, — говорю я телефону. Но он упрямо молчит и как будто показывает мне кукиш. И я снова грызу ногти.

Эти несколько дней, наверное, худшие в моей жизни. Как будто все, что меня раньше волновало, стало не так уж важно. Не то чтобы другие вещи вдруг сделались бессмысленными, но их масштабы значительно сократились по сравнению с мыслью о том, что внутри меня появилось нечто зловещее, растущее с каждой секундой. Разрыв с Джеймсом кажется далеким воспоминанием. Я все еще скучаю по нему, мне по-прежнему больно оттого, что он так легко нашел замену, но это уже не важно…

Мэдс была права. Жизнь не генеральная репетиция. Но я даже представить себе не могла, что мое представление окажется таким коротким. Мы принимаем жизнь как данность, откладываем дела на потом, составляем список мест, которые надеемся посетить, и дел, которые собираемся сделать. Я вечно тороплюсь — бегу на работу, ношусь по школе, словно гоночный автомобиль, звонки гонят меня с одного места на другое. Перекусываю на ходу, прежде чем помчаться на следующий урок, после работы тороплюсь на автобус, мечусь по магазину, лечу домой, проверяю контрольные и валюсь спать. Наутро встаю, и все начинается сначала.

Зачем я так усердно работаю и бегаю, словно белка в колесе? Остановите проклятую карусель. Дайте сойти.

— Для чего все это? — вслух спрашиваю я. Чего я добилась за тридцать лет, кроме пристрастия к глянцевым журналам и долга в банке? Что представляет собой моя жизнь?

Время растрачено на пустяки. Я вздыхаю и треплю мягкие уши Саши. Никогда не задумывалась о том, чего я действительно хочу. Я нашла работу, которая мне на самом деле не нравится, потратила четыре года на человека, который никогда меня не любил. Я слишком труслива, чтобы рискнуть и написать книгу. Я, как и все люди, мечтаю совершить однажды нечто замечательное — жизнь от этого кажется чуть более сносной, но что сделано для осуществления мечты? Ничего.

Мне двадцать девять лет, и позади сплошная пустота.

Очень грустная мысль.

Я отнюдь не собираюсь впадать в депрессию. Надо хорошенько поразмыслить. Опухоль заставила меня подвергнуть переоценке вещи, которые я до сих пор принимала как нечто само собой разумеющееся. Если бы не эта скользкая масса, притаившаяся под кожей, я бы, несомненно, вела прежний образ жизни, думая исключительно о лишних калориях и неудавшейся личной жизни. Впрочем, здесь и думать нечего — ответ очевиден.