КГБ в 1991 году
Шрифт:
Вернувшись в «Белый дом», Иваненко пошел докладывать Ельцину. Он уже знал, сидел с недовольным видом, мол, упустили.
— Потом я узнал, что кто-то вместо меня успел доложить: в результате неумелых действий Иваненко Пуго застрелился, — возмущался Иваненко.
Прах Пуго и его супруги, кремированных 26 августа, долго не был захоронен. В некоторых публикациях сообщалось, что родственникам на кладбищах отказывали в захоронении урн. Бывшие сослуживцы отвернулись от своего министра.
Из показаний Вадима Борисовича Пуго, сына Б.К. Пуго: «Утром, перед уходом на работу, я зашел к отцу и увидел, что
Она была в подавленном состоянии, заплаканная…
…Они очень любили друг друга, и я знаю, что мать не смогла бы жить без отца…»
Из воспоминаний Вадима Пуго, сына Б.К. Пуго, опубликованных в газете «День» в августе 1993 года.
«19 августа, — рассказывал он, — у отца по плану заканчивался отпуск — это было известно давно, и все разговоры, будто его специально вызвали в Москву, просто нелепы! Никто его не вызывал. Перед окончанием отпуска он собирался слетать на один день в Ригу — повидаться со своей матерью и братом. Но моя мать, Валентина Ивановна, его отговорила.
Кроме того, и, может, это было решающим, 17 августа произошла загадочная сцена. Кто-то из украинских знакомых родителей устроил на природе небольшой сабантуйчик. Там было 3–4 человека. И все сильно отравились, хотя у каждого было по десять человек охраны. И, тем не менее, слегли. Никто не знал, что и подумать! Мать не могла встать с постели. И они не поехали в Ригу. В результате мать отца и брат приехали в Москву.
Когда они вернулись 18 августа, в воскресенье, в Москву, я встретил их у самолета. Они сошли с трапа — загорелые, радостные. “Поехали на дачу?” — “Поехали!” И все, с охраной, поехали на дачу. Мы в машине сзади: я, жена, дочка, мать и отец, а спереди — охрана.
Отец повернулся ко мне и говорит: “Послезавтра подписание Союзного договора… Какую роль нам Мишель устроит, не знаю”. Все это было сказано в таком доброжелательном, шутливом тоне. Я знал отца — обыгрывать тут глубокий смысл не приходилось.
Приехали на дачу. Занесли чемоданы. Распаковали. Сели ужинать. Я говорю: “Давай, что ли, по рюмке?” И тут телефонный звонок. Звонил Крючков. Отец потом сказал мне: “В Карабахе началась война — двинули танки! Надо быть на работе”.
Я говорю: "Стол накрыт!” А он: “Нет. Все!” — у нас всегда жестко было. “Так по рюмке — и все!” Выпили, и он говорит:
“Все! Вечером увидимся!” И уехал. Больше я его в этот день не видел. Увидел я его только в день перед смертью, потому что он из этих трех дней две ночи ночевал на работе. Обстановка была, сами знаете, какая — то ли полное бездействие, то ли наоборот…»
Из показаний Инны — невестки Б.К. Пуго, жены его сына Вадима:
«В воскресенье, 18 августа, мы прилетели в Москву и сразу поехали на госдачу в поселке “Усово”, куда прибыли около 16 часов. Пуго собирался оставшиеся у него свободные дни провести на даче вместе с приехавшими родственниками.
Однако примерно через десять минут после нашего приезда зазвонил один из телефонов закрытой связи. Я в шутку предложила подойти к телефону и сказать, что Борис Карлович еще не приехал, т. к. мы собирались пообедать и я не хотела, чтобы он уезжал
Я ушла на кухню и не слышала разговор, но через некоторое время он сообщил мне, что обедать не будет, т. к. его срочно вызывают в связи с начавшейся в НКО гражданской войной. Впоследствии мне мой муж сказал, что звонил будто бы Крючков.
Борис Карлович вместе с Валентиной Ивановной быстро собрались и уехали, пообещав вернуться около 20 часов. Однако вечером они не вернулись. 19 августа утором мы уехали с дачи в Москву. В то же утро мы все узнали о государственном перевороте и о том, что в состав ГКЧП входит и наш отец…»
Еще из показаний Инны Пуго:
«21 августа около 22 часов Пуго вместе с женой пришел к нам домой. У нас у всех было плохое настроение, но он своим поведением старался нас развлечь и приободрить. Он смеялся, шутил и очень много рассказывал о своей встрече с Питири-мом. Пуго был очень доволен этой встречей. Они разговаривали с Питиримом об иконах, их живописцах, об их создании.
В этот вечер Пуго сказал нам: “…умный у вас папочка, но оказался дураком, купили за пять копеек”. Кроме того, он сказал, что в Риге жить было лучше, и еще посоветовал нам, чтобы мы не совершали ошибок таких, как он, и не доверяли людям.
Валентине Ивановне он сказал: “Валюш, не расстраивайся. Будет у нас другая жизнь, но будем жить”. А она ему ответила: “Ничего мне в мире не надо, только прижаться к тебе”. Днем Валентина Ивановна несколько раз звонила на работу Борису Карловичу и все спрашивала у него, есть ли в доме оружие. Как я поняла, она думала, что его арестуют на работе, и намеревалась в случае, если с ним что-нибудь случится, покончить с собой. Она так ему по телефону и сказала: “Я без тебя жить не буду, не буду ни минуты”.
Мы в тот вечер все думали, что Пуго придут арестовывать ночью, и мой муж пошел к ним ночевать, чтобы быть в трудную минуту рядом с отцом…»
Из интервью В.Б. Пуго редакции приложения «Досье» к газете «Гласность» (№ 8, 2000):
«У меня нет сомнений, что они это сделали сами. Но у меня есть уверенность, что их к этому принудили.
Отец прилетел в Москву вечером 18 августа из Крыма. Он отдыхал в санатории “Южный” рядом с Форосом, где якобы в заточении находился в период чрезвычайного положения Горбачев. Сейчас известно, что он сам себя полностью изолировал, ожидая, как развернутся события. А в 91-м это была страшная тайна.
Сразу по приезде отец выехал по звонку Крючкова. Я его не видел до 21 августа, когда вечером пришел к нему на работу. Стал спрашивать, что происходит. Он мне сказал:
— Пошли домой. Мне здесь сегодня уже делать нечего. Дома ему было несколько звонков. А ночью отключили оперативную связь, ВЧ и еще один специальный телефон, защищенный даже от ядерного воздействия. Утром не работал и городской телефон. Не смогли отключить только телефон внутренней милицейской связи. По этому телефону утром были звонки. Звонили его замы, в том числе Ерин, который стал потом министром внутренних дел, еще несколько людей. Кто из них своими словами подвел его к самоубийству, я сказать не могу. О содержании этих разговоров знают только в оперативно-техническом управлении КГБ, которое наверняка тогда прослушивало его разговоры.