КГБ в 1991 году
Шрифт:
О чем говорил еще в своем первом выступлении после назначения на должность председателя КГБ СССР (тезисы по записям Л.В. Шебаршина):
Разведка — это святая святых, на это никто не посягает. Не политизировать, не пугать граждан.
Не нужны общие рассуждения о мохнатой руке империализма. Идеологическая война нас не касается.
Полная департизация. Переход от партийно-государственной к государственной системе. Партий не должно быть ни в одном учреждении. Никаких парткомов.
Самостоятельность отдельных ведомств: погранвойска. Должны
Нам обещана защита, чтобы мы могли спокойно реорганизоваться.
Автономность и координация.
Борьбу с коррупцией надо взять на себя, видимо.
М.б., служба антикоррупции?
Войска КГБ: расследование на уровне руководящего состава.
Нужна концепция работы КГБ на республики — информацию каждому президенту.
Уйдет Литва, только лучше будет.
Не втягиваться не в свои дела.
Давать информацию без идеологии.
Наладить инфо для всех президентов.
Заканчивая совещание, сообщил, что в самое ближайшее время встретится с каждым членом коллеги отдельно. Это было последнее заседание коллегии КГБ СССР.
25 августа, в воскресенье, Шебаршин подал Бакатину рапорт. В нем говорилось: «19–21 августа с.г. я оказался не в состоянии дать правильную оценку действий Крючкова и других участников заговора и не сумел правильно ориентировать личный состав Первого главного управления — людей честных, дисциплинированных, преданных Родине…» И далее: «Прошу освободить меня… и уволить…»
Однако его рапорт Бакатин оставил без внимания. Генерал-лейтенант Шебаршин, глубочайший интеллектуал, руководивший внешней разведкой СССР, кроме английского языка, знал еще урду, фарси, хинди, писал остроумные философские сентенции, был полным антиподом сугубому «вну-треннику» Бакатину. Они не могли работать в одной команде, слишком разными были. Впечатления от первых разговоров с новым начальником Шебаршин изложил так: «Абсолютно компетентен даже в тех вопросах, в которых имеет приблизительное представление, абсолютно категоричен, привычно груб».
Впрочем, истины ради, следует отметить, что Бакатин самокритично признавал: да, у него скверный характер. В интервью «Литературной газете» он объяснял, откуда это у него: «Конечно, от обкома у меня осталась нетерпимость к другой точке зрения, неумение выслушать. Ну а грубость — это от стройки».
Жизнь Шебаршина в разведке закончилась 18 сентября 1991 года. 17-го его пригласили на заседание Государственной комиссии по расследованию деятельности КГБ в период так называемого «путча» 19–21 августа. Хотели услышать, чтобы он сказал слово о своей службе.
И он сказал. В постановление комиссии надо записать: «Рекомендовать руководству КГБ СССР в течение переходного периода воздерживаться от структурных изменений и кадровых перемещений». И еще: в недавние времена разведке приходилось отбиваться от партаппарата, теперь же происходят назначения лишь по принципу личного знакомства, иными словами, по протекции.
Он имел в виду случай с выдвижением протеже нового первого
18-го, узнав, что тот назначен, Шебаршин с огромным трудом пробился по телефону к Бакатину.
— А где же вы были раньше? Я уже приказ подписал, — ответил Бакатин.
Шебаршин ему в ответ: дальше он работать не может и просит его уволить. Бакатин согласился, и Шебаршин сел за новый рапорт.
В нем он написал: «Мне стало известно, что на должность первого заместителя начальника главного управления назначен N. Решение об этом назначении было принято в обход Первого главного управления и его начальника. Вы лично не сочли возможным поинтересоваться моей позицией в этом вопросе, оценкой профессиональной пригодности тов. N.
В прошлом, как Вам известно, существовала практика назначения должностных лиц, в том числе и в ПГУ КГБ, под нажимом аппарата ЦК КПСС или по протекции. В последние годы ценой больших усилий эту практику удалось прекратить. С горечью убеждаюсь, что она возрождается в еще более грубой и оскорбительной форме — на основе личных связей, без учета деловых интересов. Эта практика, уверен, может погубить любые добрые преобразования.
Судя по тону Вашего разговора со мной по телефону 18 сентября с.г., Вы считаете такую ситуацию вполне нормальной. Для меня она неприемлема».
Шебаршин направил рапорт Бакатину, копии — Горбачеву, Ельцину и Степашину.
«Новой эпохе мы не нужны», — с горечью сделал он запись в своем дневнике.
Бакатин объяснил уход Шебаршина тем, что, будучи умным человеком, захотел уйти. В его интервью газете «Комсомольская правда» есть такие строки: «Но заодно решил проверить, сможет ли мне диктовать. Хотя, наверное, заранее догадывался, что не сможет. И зная, чем это кончится, хотел разыграть маленькую сцену: кто начальник разведки и почему без его ведома ему назначают заместителей. Я не обязательно должен спрашивать, кого и куда назначать. Разведке свойственна корпоративность. Чужих она не любит. Это мне понятно. Но я специально назначил туда человека со стороны. Честного человека. Шебаршин должен это понять, если хотел остаться, а он попробовал сделать маленький демарш… Плохо или хорошо, но я никогда не останавливался перед теми, кто устраивает демарши. “Не могу работать”. Не можешь, не работай. И без обид».
Впрочем, тогда ходили разговоры, что Шебаршин подал в отставку, зная, что она неизбежна и уже готовилась. На прямой вопрос, заданный ему корреспондентом «Комсомольской правды» (2.10.1991), правда ли это, ответил:
— Не знаю. Может, готовилась, а может, и нет. Во всяком случае, я был поставлен в такую ситуацию, в которой, я считаю, сделал единственно правильный выбор. Со мной обошлись недопустимо грубо, даже оскорбительно. Так с начальником разведки поступать нельзя…
Об отставке ему сказали по телефону: